СЕЛО
превод: Любен Любенов
СЕЛО
Привет, привет на теб, мой мил пустинен кът,
приют на тишина, на труд и вдъхновение,
където дните ми в незрим поток текат
във лоното на радост и забвение.
Аз твой съм: аз смених Цирцеиния двор,
заблуди, балове и пиршества охолни
за мирните гори, за полския простор,
за леността - сестра на размислите волни.
Аз твой съм: в парка ти красив
обичам лятната прохлада,
купите дъхави в зелената ливада,
сред храстите шума на ручея игрив.
Сменяват се пред мен картините омайни:
на двете езера просторите безкрайни
с белеещ платноход над сините вълни,
оттатък - хълмите, а между тях - нивята,
къщурките в далечината
и бродещи стада в крайречни низини,
по-долу - плевници, на мелници крилата -
следи на труд и на честити дни.
С душа, от суета докрай освободена,
се уча с правдата блажен да бъда аз
и да боготворя законите у нас
и глух към ропота на сган непросветена -
да бъда милостив към плахата молба
и да презирам щедрата съдба,
даряваща злодей с величие без право.
Оракули вековни, тук ви питам аз!
И в самотата величава
ехти отрадния ви глас.
Той леността унищожава
и буди страст за труд у мен
и размисълът ваш узрява,
в душевната ми глъб стаен.
Но страшна мисъл тук душата ми раздира,
защото в степния простор
навред приятелят на хората съзира,
че всички тънат в зло невежество, в позор.
Сляп за палача и глух за стона,
за зло на хората избран от участта,
помешчикът дивак, забравил за закона,
без жал е присвоил докрай собствеността,
труда и времето на селския стопанин.
Покорен пред бича, над плуга чужд склонен,
по чуждите бразди се влачи изнурен
роб недоспал и недохранен.
Тук всички тежкия ярем до гроб влекат,
не смеейки дори надежда да лелеят,
тук младите моми цъфтят,
да утолява с тях порока си злодеят.
Опора в старостта на своите бащи,
добрите синове, превили в труд плещи,
напускат роден дом и вливат се в тълпата
от роби грохнали - и бич по тях плющи.
О, ако моят глас тревожеше сърцата!
Защо в гърдите ми пламти безплоден жар?
Защо витийството не ми е божи дар?
Кога ще видя аз страната ни спасена
по даден царски знак от робския хомот
и ще изгрее ли звездата въжделена
над просветения неугнетен народ?
1819
—————————–
ЧЕРНИЯТ ШАЛ
Безумен се взирам във черния шал
и стяга сърцето студена печал.
Когато бях още наивен младеж,
по млада гъркиня изгарях в копнеж.
Споделяше нежно тя моята страст,
но черен ден скоро дочаках и аз.
Аз весели гости гощавах щастлив,
похлопа евреин презрян и страхлив.
„Пируваш - прошепна - с приятели ти,
а твойта гъркиня друг мъж прелъсти.”
Жълтици му дадох, проклех го до гроб
и викнах веднага с мен верния роб.
Излязохме; коня препуснах вбесен;
и кротката жалост мълчеше у мен.
Щом прага на мойта гъркиня съзрях,
склоних поглед мътен, безсилен замрях…
Във стая далечна промъкнах се сам…
Видях, че арменец целува я там.
И в миг причерня ми; кинжал изсвистя…
А още в целувка изгаряше тя.
Безглавото тяло аз стъпках без жал,
в девойката вгледан смутен, пребледнял.
И още си спомням молбите… кръвта…
Умря мойта мила, умря любовта!
От мъртвите плещи снех черния шал
и с него избърсах аз своя кинжал.
И робът, щом мракът земята застла,
във Дунава хвърли и двете тела.
И весели нощи не знам вече аз,
прекрасни очи не целувам със страст.
Безумно се взирам във черния шал
и стяга сърцето студена печал.
1820
—————————–
КЪМ ФОНТАНА
В БАХЧИСАРАЙСКИЯ ДВОРЕЦ
О, жив фонтан на любовта!
Две рози ти дарих; обични
за мен са твоят глас, речта
и сълзите ти поетични.
Сребристият ти прах свежи
като роса прозрачна, хладна;
ах, лей се, лей, вода отрадна!
За миналото разкажи…
Фонтан на скръб и обич вечна!
Ти в мраморни слова таиш
похвали за страна далечна,
но за Мария ти мълчиш…
Светило бледо на харема!
Нима забравено си ти?
Или Мария и Зарема
са само прелестни мечти?
И моят блян по дни заветни
рисува в здрача запустял
виденията мимолетни
и моя смътен идеал?
1824
—————————–
ЗИМНА ВЕЧЕР
Бурята небесата крие
със мъгли и снегове;
ту по вълчи тя завие,
ту по детски зареве,
ту из сламата засъска
по тавана овехтял,
ту прозорчето заблъска
като пътник закъснял.
Хижата ни потъмняла
е изпълнена с тъга.
Бабо, що си замълчала
край прозорчето сега?
Може би си уморена
от виелицата вън
или твоето вретено
те унася в кротък сън?
Я от мъка да налея,
вярна дружке в младостта;
де е чашата? От нея
ще усетим радостта.
Пей ми как живяла птица
зад далечните моря;
как ранила хубавица
на герана със ведра.
Буря небесата крие
със мъгли и снегове;
ту по вълчи тя завие
ту по детски зареве.
Я от мъка да налея,
вярна дружке в младостта:
де е чашата? От нея
ще усетим радостта.
1825
—————————–
НА К.
Аз помня оня миг заветен:
яви ми се и отлетя
ти като образ мимолетен,
ти като дух на хубостта.
Когато страдах и тъгувах
сред дерничните суети,
гласа ти нежен дълго чувах,
сънувах милите черти.
А после вихърът метежен
разсея прежните мечти,
забравих аз гласа ти нежен,
божествените ти черти.
Течаха дни на заточение
във край затънтен и суров
без божество, без вдъхновение,
живот и сълзи, и любов.
Но се пробудих в ден заветен,
при мен отново долетя
ти като образ мимолетен,
ти като дух на хубостта.
В мен вля отново упоение
и имам пак за порив нов
и божество, и вдъхновение,
живот, и сълзи, и любов.
1825
—————————–
ЗИМЕН ПЪТ
Ясната луна пробива
с рог вълнистата мъгла,
тъжна светлина разлива
върху тъжните поля.
В ширинето зимно, скучно
бързо тройката лети
и звънчето еднозвучно
уморително ехти.
С нещо родно ме облъхва
на коларя песента:
ту в сърдечна скръб заглъхва,
ту кипи от радост тя…
Нито огън, нито хижа,
сняг дълбок и тишина…
Само с верстите се нижат
стълбовете отстрана…
Скучно, тъжно… Утре, Нина,
ще те гледам до захлас
край пламтящата камина,
без да се нагледам аз.
Две стрелки от циферблата
полунощ ще известят,
близките ни ще отпратя -
няма да ни разделят.
Нина, тъжно е в полето,
дреме старецът пред мен,
еднозвучно е звънчето,
месецът е замъглен.
1826
—————————–
***
В сибирски шахти, в мрак и студ,
бъдете горди, търпеливи;
мечтите, скръбният ви труд
навеки ще останат живи.
На черната Беда сестра,
Надеждата при вас ще влезне;
за радост в мрачните ви бездни
ще грейне чакана зора:
ще стигне обичта до вас
и през тъмничните решетки,
тъй както в тесните ви клетки
достига моят волен глас.
Оковите ви ще свалят,
ще рухне на гнета стената,
ще ви посрещне свободата
и братя меч ще ви дадат.
1827
—————————–
АНГЕЛ
Пред входа райски ангел нежен
сияеше, глава склонил,
а демон мрачен и метежен
над ада бе се извисил.
Духът на злобното съмнение
в духа безгрешен беше взрян
и от неволно умиление
за първи път бе обладан.
„Прости - той рече, - аз те виждах,
ти ненапразно бе ми грял:
не всичко в рая ненавиждах,
не всичко земно бях презрял.”
1827
—————————–
КАВКАЗ
Кавказ е под мене. На връх заснежен
аз сам съм застанал над сипей страхотен;
дошъл отдалече, се рее самотен
орел неподвижен наравно със мен.
Там гледам, където реките извират
и страшни лавини пред нищо не спират.
Тук облаци кротки под мене пълзят,
през тях падат с буен тътнеж водопади,
под тях канарите издигат грамади,
под тях лишей хилав и храсти растат;
по-долу - дъбрави и сенки студени
със пеещи птици и бързи елени.
А по-долу хора намират приют,
по склонове злачни овце паша дирят,
в долините свежи се спуска пастирът,
където Арагва тече с устрем луд,
и конник окъсан в клисура се крие,
а Терек свирепо и весело вие.
По-страшен от тигър, подскачащ от бяс,
храната подушил през клетка железна,
той блъска скалите с вражда безполезна
и ближе гранита със гладен талаз…
Но всуе! Той вечно гладува и страда:
обгражда го злата безмълвна грамада.
1829
—————————–
БУДРИС И НЕГОВИТЕ СИНОВЕ
Будрис три сина има, снажни литовци трима.
Той дойде да говори с момците:
„Синове! Я вземете, сабите наточете,
и справете седла за жребците.
Вярна вест чух, че нашта столица ще изпраща
в три посоки на поход народа.
Полша Паз ще превземе, Олгерд - пруското племе,
а Русия - Кестут воевода.
Вий сте млади момчета, все юнаци напети.
(Нека богът на Литва ви пази!)
днес ме тук оставете, към победа вървете;
трима сте; ей три пътя пред вази.
Вас награда ви чака: нека в Новгород някой
руска плячка си вземе доволно.
Носят все драгоценни там жените премени,
в пълни къщи живеят охолно.
А пък другият може от прусаци-велможи
вещи скъпи да вземе, момчета:
платове разноцветни и от цял свят монети;
янтар - колкото пясък в морето.
Нека в Полша със слава третият се сражава,
там не ще има злато за всички,
но и саби ще вземе, а и тъкмо навреме
ще се върне при мен с годеничка.
Няма по хубавица от полячка-девица.
Като коте край печка се гали -
хем червена, хем цяла от каймак е по-бяла;
с две очи - две звезди засияли!
Като млад аз, момчета, ходих в Полша, отдето
си доведох женица във къщи;
ето, свършват ми дните, а ми е пред очите,
щом нататък ме споменът връща.”
С него сбогом си взеха и на път те поеха.
В къщи чака ли, чака бащата,
ден след ден отминават, те не се появяват.
Будрис мисли: убиха децата!
Сипе сняг небосклона, син препуска на коня
и товар голям с бурката скрива.
„Що ти са отредили? Що е туй? Хе! Пари ли?”
„Не, мой татко; полячка красива.”
Сипе сняг небосклона, нов ездач върху коня
с черна бурка товар припокрива.
„Туй под бурката твоя цветен плат ли е, що е?”
„Не, мой татко, полячка красива.”
Сипе сняг небосклона, бърза третият с коня
и това р с бурка черна загръща.
Будрис вече не пита, а разтваря вратите
и на три сватби кани във къщи.
1833
—————————–
ВОЕВОДАТА
В късна нощ от поход в къщи
воеводата се връща.
Викна всички да мълчат;
бързо в спалнята премина
и разтвори балдахина…
Гледа: само пуст креват.
И по-мрачен от тъмите,
си наведе той очите,
взе да суче сив мустак…
Със отметнати ръкави
сам отвън заключи здраво;
викна: „Де си бе, хлапак?
А защо, отговорете,
не е спуснато резето?
Ах, простаци! - Приготви
здрав чувал, свали и двете
пушки и вземи въжето.
Ще й дам аз! С мен върви!”
И с момчето край стобора
тихо се промъкват в двора
към градинските врати -
на скамейка край фонтана
в бяла рокля, гледат, пани
и пред нея мъж стои.
Казва той: „Къде остана
туй, с което ти по-рано
ми сърцето покори”
твойта пухкава ръчичка,
бяла гръд… Закупи всичко
воеводата с пари.
Как те търсих и ревнувах,
как с години аз тъгувах!
Ала ми изневери!
Без да търси, без да страда
той сребро пред теб извади
и с това те покори.
Аз препусках във тъмите,
да ти видя пак очите,
да ти стисна пак дланта;
дълги дни и радост в тая
къща да ти пожелая
и до гроб да се простя.”
Пани плаче и тъгува,
той краката й целува,
а ония ги следят,
наземи приклад опряха,
по един патрон избраха,
с шомпол вкараха заряд.
Приближиха се. „За бога,
да се целя аз не мога -
с труд момчето прошептя: -
вятърът ми мъти взора;
тръпна цял; барут в затвора
не попадна през цевта.” -
„Я мълчи, хайдушко племе!
Ще поплачеш, дай ми време!
Я зареждай!… Не пести…
В нея се цели. По-вляво…
Горе. С пана ще се справя.
Първо аз; почакай ти.”
Изстрел се раздаде в мрака.
Момъкът не го дочака;
викна, люшна се встрани
воеводата… Момчето
не улучи май - сред двете
вежди смъртно го рани.
1833
—————————–
***
… Отново навестих
туй кътче на земята, сред което
живях като изгнаник две години.
Едно десетилетие измина
и как животът ми се промени!
Покорен на всеобщия закон,
и аз съм вече друг - но и сега
тук миналото живо ме изпълва,
и сякаш вчера още скитах аз
в горите.
Ето бедната къщурка,
където с мойта няня бях живял.
Старицата я няма - не долавям
отвъд стената тежките й стъпки
и вечното й бдение над мен.
Ей онзи хълм горист, над който често
седях аз неподвижен и се взирах
към езерото, спомняйки си тъжно
за други брегове, за друг прибой…
Сред златни ниви и поля зелени
синее то, разстлано нашироко;
и през невидимите му талази
гребе рибар и вехта мрежа той
влече. По бреговете полегати
са пръснати села - зад тях стърчи
гърбата мелница, криле насила
по вятъра върти…
А там, където
завършват дядовите ми имоти,
по планината се изкачва път,
от дъждове изровен, и се вдигат
три бора - два от тях почти съседи,
а третият - далеч; и тук, когато
под месеца на кон край тях минавах,
приветстваше ме пак шумът познат
на техните върхари. Днес потеглих
аз пак по този път и ги видях
отново. Те не са се променили,
тъй както и познатият им шум -
ала край корените, вече стари
(където всичко беше пусто, голо),
една горичка млада днес расте,
зелена челяд; храсти са стълпени
като деца край сенките им. Мрачен,
стои далеч един приятел техен
подобно стар ерген; и всичко пак
край него пусто е.
Привет, о, племе,
тъй младо, непознато! Знам, че друг
ще види твойта силна, зряла възраст,
когато моите познати ти
надраснеш и главите им затулиш
от пътника. Но нека моят внук
дам чуе вашия приветствен шум,
когато след приятелска беседа
се връща, с радостни мечти изпълнен,
и преминавайки край вас в нощта,
да ме припомни.
1835
—————————–
КЪМ СТАТУЯТА НА ИГРАЧ НА СВАЙКА
Русинът млад и красив без усилие сам се развлича -
строен и лек, и могъщ - с бързата наша игра!
Дискохвъргачо, другар подобаващ! Достоен, кълна се,
дружно прегърнат със теб, да си отдъхва подир.
1836
—————————–
КЪМ СТАТУЯТА НА ИГРАЧ НА АШИЦИ
Момъкът млад стъпи триж, наклони се, в коляното бодро
длан прилепи, вдигна той с другата своя ашик.
Ето: прицели се… хей! Разстъпи се, тълпа любопитна,
за да не пречиш; следи буйната руска игра!
1836
ДЕРЕВНЯ
Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,
Где льётся дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья.
Я твой: я променял порочный двор Цирцей,
Роскошные пиры, забавы, заблужденья
На мирный шум дубров, на тишину полей,
На праздность вольную, подругу размышленья.
Я твой: люблю сей тёмный сад
С его прохладой и цветами,
Сей луг, уставленный душистыми скирдами,
Где светлые ручьи в кустарниках шумят.
Везде передо мной подвижные картины:
Здесь вижу двух озёр лазурные равнины,
Где парус рыбаря белеет иногда,
За ними ряд холмов и нивы полосаты,
Вдали рассыпанные хаты,
На влажных берегах бродящие стада,
Овины дымные и мельницы крилаты;
Везде следы довольства и труда…
Я здесь, от суетных оков освобожденный,
Учуся в Истине блаженство находить,
Свободною душой Закон боготворить,
Роптанью не внимать толпы непросвещенной,
Участьем отвечать застенчивой Мольбе
И не завидовать судьбе
Злодея иль глупца - в величии неправом.
Оракулы веков, здесь вопрошаю вас!
В уединенье величавом
Слышнее ваш отрадный глас.
Он гонит лени сон угрюмый,
К трудам рождает жар во мне,
И ваши творческие думы
В душевной зреют глубине.
Но мысль ужасная здесь душу омрачает:
Среди цветущих нив и гор
Друг человечества печально замечает
Везде Невежества убийственный Позор.
Не видя слёз, не внемля стона,
На пагубу людей избранное Судьбой,
Здесь Барство дикое, без чувства, без Закона,
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца.
Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,
Здесь Рабство тощее влачится по браздам
Неумолимого Владельца.
Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,
Надежд и склонностей в душе питать не смея,
Здесь девы юные цветут
Для прихоти бесчувственной злодея.
Опора милая стареющих отцов,
Младые сыновья, товарищи трудов,
Из хижины родной идут собой умножить
Дворовые толпы измученных рабов.
О, если б голос мой умел сердца тревожить!
Почто в груди моей горит бесплодный жар
И не дан мне судьбой Витийства грозный дар?
Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный
И Рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством Свободы просвещенной
Взойдёт ли наконец прекрасная Заря?
Июль 1819
—————————–
ЧЕРНАЯ ШАЛЬ
Молдавская песня
Гляжу как безумный на чёрную шаль,
И хладную душу терзает печаль.
Когда легковерен и молод я был,
Младую гречанку я страстно любил.
Прелестная дева ласкала меня;
Но скоро я дожил до чёрного дня.
Однажды я созвал весёлых гостей;
Ко мне постучался презренный еврей.
«С тобою пируют (шепнул он) друзья;
Тебе ж изменила гречанка твоя».
Я дал ему злата и проклял его
И верного позвал раба моего.
Мы вышли; я мчался на быстром коне;
И кроткая жалость молчала во мне.
Едва я завидел гречанки порог,
Глаза потемнели, я весь изнемог…
В покой отдаленный вхожу я один…
Неверную деву лобзал армянин.
Не взвидел я света; булат загремел…
Прервать поцелуя злодей не успел.
Безглавое тело я долго топтал,
И молча на деву, бледнея, взирал.
Я помню моленья… текущую кровь…
Погибла гречанка, погибла любовь!
С главы её мёртвой сняв чёрную шаль,
Отёр я безмолвно кровавую сталь.
Мой раб, как настала вечерняя мгла,
В дунайские волны их бросил тела.
С тех пор не целую прелестных очей,
С тех пор я не знаю весёлых ночей.
Гляжу как безумный на чёрную шаль,
И хладную душу терзает печаль.
14 ноября 1820
—————————–
ФОНТАНУ
БАХЧИСАРАЙСКОГО ДВОРЦА
Фонтан любви, фонтан живой!
Принёс я в дар тебе две розы.
Люблю немолчный говор твой
И поэтические слёзы.
Твоя серебряная пыль
Меня кропит росою хладной:
Ах, лейся, лейся, ключ отрадный!
Журчи, журчи свою мне быль…
Фонтан любви, фонтан печальный!
И я твой мрамор вопрошал:
Хвалу стране прочёл я дальной;
Но о Марии ты молчал…
Светило бледное гарема!
И здесь ужель забвенно ты?
Или Мария и Зарема
Одни счастливые мечты?
Иль только сон воображенья
В пустынной мгле нарисовал
Свои минутные виденья,
Души неясный идеал?
1824
—————————–
ЗИМНИЙ ВЕЧЕР
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Наша ветхая лачужка
И печальна и темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена?
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
1825
—————————–
К ***<КЕРН>
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный,
И снились милые черты.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
не позднее 19 июля 1825
—————————–
ЗИМНЯЯ ДОРОГА
Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна,
На печальные поляны
Льет печально свет она.
По дороге зимней, скучной
Тройка борзая бежит,
Колокольчик однозвучный
Утомительно гремит.
Что-то слышится родное
В долгих песнях ямщика:
То разгулье удалое,
То сердечная тоска……
Ни огня, ни черной хаты,
Глушь и снег…. На встречу мне
Только версты полосаты
Попадаются одне…
Скучно, грустно….. завтра, Нина,
Завтра к милой возвратясь,
Я забудусь у камина,
Загляжусь не наглядясь.
Звучно стрелка часовая
Мерный круг свой совершит,
И, докучных удаляя,
Полночь нас не разлучит.
Грустно, Нина: путь мой скучен,
Дремля смолкнул мой ямщик,
Колокольчик однозвучен,
Отуманен лунный лик.
<1826>
—————————–
***
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.
Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора:
Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас.
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут - и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
1827
—————————–
АНГЕЛ
В дверях эдема ангел нежный
Главой поникшею сиял,
А демон мрачный и мятежный
Над адской бездною летал.
Дух отрицанья, дух сомненья
На духа чистого взирал
И жар невольный умиленья
Впервые смутно познавал.
«Прости, - он рек, - тебя я видел,
И ты недаром мне сиял:
Не всё я в небе ненавидел,
Не всё я в мире презирал».
<1827>
—————————–
КАВКАЗ
Кавказ подо мною. Один в вышине
Стою над снегами у края стремнины;
Орёл, с отдалённой поднявшись вершины,
Парит неподвижно со мной наравне.
Отселе я вижу потоков рожденье
И первое грозных обвалов движенье.
Здесь тучи смиренно идут подо мной;
Сквозь них, низвергаясь, шумят водопады;
Под ними утёсов нагие громады;
Там ниже мох тощий, кустарник сухой;
А там уже рощи, зелёные сени,
Где птицы щебечут, где скачут олени.
А там уж и люди гнездятся в горах,
И ползают овцы по злачным стремнинам,
И пастырь нисходит к весёлым долинам,
Где мчится Арагва в тенистых брегах,
И нищий наездник таится в ущелье,
Где Терек играет в свирепом веселье;
Играет и воет, как зверь молодой,
Завидевший пищу из клетки железной;
И бьётся о берег в вражде бесполезной
И лижет утёсы голодной волной…
Вотще! нет ни пищи ему, ни отрады:
Теснят его грозно немые громады.
1829
—————————–
БУДРЫС И ЕГО СЫНОВЬЯ
Три у Будрыса сына, как и он, три литвина.
Он пришел толковать с молодцами.
«Дети! седла чините, лошадей проводите,
Да точите мечи с бердышами.
Справедлива весть эта: на три стороны света
Три замышлены в Вильне похода.
Паз идет на поляков, а Ольгерд на прусаков,
А на русских Кестут воевода.
Люди вы молодые, силачи удалые
(Да хранят вас литовские боги!),
Нынче сам я не еду, вас я шлю на победу;
Трое вас, вот и три вам дороги.
Будет всем по награде: пусть один в Новеграде
Поживится от русских добычей.
Жены их, как в окладах, в драгоценных нарядах;
Домы полны; богат их обычай.
А другой от прусаков, от проклятых крыжаков,
Может много достать дорогого,
Денег с целого света, сукон яркого цвета;
Янтаря - что песку там морского.
Третий с Пазом на ляха пусть ударит без страха;
В Польше мало богатства и блеску,
Сабель взять там не худо; но уж верно оттуда
Привезет он мне на дом невестку.
Нет на свете царицы краше польской девицы.
Весела - что котенок у печки -
И как роза румяна, а бела, что сметана;
Очи светятся будто две свечки!
Был я, дети, моложе, в Польшу съездил я тоже
И оттуда привез себе женку;
Вот и век доживаю, а всегда вспоминаю
Про нее, как гляжу в ту сторонку».
Сыновья с ним простились и в дорогу пустились.
Ждет, пождет их старик домовитый,
Дни за днями проводит, ни один не приходит.
Будрыс думал: уж, видно, убиты!
Снег на землю валится, сын дорогою мчится,
И под буркою ноша большая.
«Чем тебя наделили? что там? Ге! не рубли ли?»
«Нет, отец мой; полячка младая».
Снег пушистый валится; всадник с ношею мчится,
Черной буркой ее покрывая.
«Что под буркой такое? Не сукно ли цветное?»
«Нет, отец мой; полячка младая».
Снег на землю валится, третий с ношею мчится,
Черной буркой ее прикрывает.
Старый Будрыс хлопочет и спросить уж не хочет,
А гостей на три свадьбы сзывает.
1833
—————————–
ВОЕВОДА
Поздно ночью из похода
Воротился воевода.
Он слугам велит молчать;
В спальню кинулся к постеле;
Дернул полог… В самом деле!
Никого; пуста кровать.
И, мрачнее черной ночи,
Он потупил грозны очи,
Стал крутить свой сивый ус…
Рукава назад закинул,
Вышел вон, замок задвинул;
“Гей, ты, кликнул, чертов кус!
А зачем нет у забора
Ни собаки, ни затвора?
Я вас, хамы!.. Дай ружье;
Приготовь мешок, веревку,
Да сними с гвоздя винтовку.
Ну, за мною!.. Я ж ее!”
Пан и хлопец под забором
Тихим крадутся дозором,
Входят в сад - и сквозь ветвей,
На скамейке у фонтана,
В белом платье, видят, панна
И мужчина перед ней.
Говорит он: “Все пропало,
Чем лишь только я, бывало,
Наслаждался, что любил:
Белой груди воздыханье,
Нежной ручки пожиманье…
Воевода все купил.
Сколько лет тобой страдал я,
Сколько лет тебя искал я!
От меня ты отперлась.
Не искал он, не страдал он;
Серебром лишь побряцал он,
И ему ты отдалась.
Я скакал во мраке ночи
Милой панны видеть очи,
Руку нежную пожать;
Пожелать для новоселья
Много лет ей и веселья,
И потом навек бежать”.
Панна плачет и тоскует,
Он колени ей целует,
А сквозь ветви те глядят,
Ружья наземь опустили,
По патрону откусили,
Вбили шомполом заряд.
Подступили осторожно.
“Пан мой, целить мне не можно, -
Бедный хлопец прошептал: -
Ветер, что ли; плачут очи,
Дрожь берет; в руках нет мочи,
Порох в полку не попал. ”
“Тише ты, гайдучье племя!
Будешь плакать, дай мне время!
Сыпь на полку… Наводи…
Цель ей в лоб. Левее… выше.
С паном справлюсь сам. Потише;
Прежде я; ты погоди”.
Выстрел по саду раздался.
Хлопец пана не дождался;
Воевода закричал,
Воевода пошатнулся…
Хлопец, видно, промахнулся:
Прямо в лоб ему попал.
1833
—————————–
***
…Вновь я посетил
Тот уголок земли, где я провёл
Изгнанником два года незаметных.
Уж десять лет ушло с тех пор - и много
Переменилось в жизни для меня,
И сам, покорный общему закону,
Переменился я - но здесь опять
Минувшее меня объемлет живо,
И, кажется, вечор ещё бродил
Я в этих рощах.
Вот опальный домик,
Где жил я с бедной нянею моей.
Уже старушки нет - уж за стеною
Не слышу я шагов ее тяжёлых,
Ни кропотливого её дозора.
Вот холм лесистый, над которым часто
Я сиживал недвижим - и глядел
На озеро, воспоминая с грустью
Иные берега, иные волны…
Меж нив златых и пажитей зелёных
Оно, синея, стелется широко;
Через его неведомые воды
Плывёт рыбак и тянет за собой
Убогий невод. По брегам отлогим
Рассеяны деревни - там за ними
Скривилась мельница, насилу крылья
Ворочая при ветре…
На границе
Владений дедовских, на месте том,
Где в гору подымается дорога,
Изрытая дождями, три сосны
Стоят - одна поодаль, две другие
Друг к дружке близко, - здесь, когда их мимо
Я проезжал верхом при свете лунном,
Знакомым шумом шорох их вершин
Меня приветствовал. По той дороге
Теперь поехал я и пред собою
Увидел их опять. Они всё те же,
Всё тот же их, знакомый уху шорох -
Но около корней их устарелых
(Где некогда всё было пусто, голо)
Теперь младая роща разрослась,
Зелёная семья; кусты теснятся
Под сенью их как дети. А вдали
Стоит один угрюмый их товарищ,
Как старый холостяк, и вкруг него
По-прежнему всё пусто.
Здравствуй, племя
Младое, незнакомое! не я
Увижу твой могучий поздний возраст,
Когда перерастёшь моих знакомцев
И старую главу их заслонишь
От глаз прохожего. Но пусть мой внук
Услышит ваш приветный шум, когда,
С приятельской беседы возвращаясь,
Весёлых и приятных мыслей полон,
Пройдёт он мимо вас во мраке ночи
И обо мне вспомянет.
1835
—————————–
НА СТАТУЮ ИГРАЮЩЕГО В СВАЙКУ
Юноша, полный красы, напряженья, усилия чуждый,
Строен, лёгок и могуч, - тешится быстрой игрой!
Вот и товарищ тебе, дискобол! Он достоин, клянуся,
Дружно обнявшись с тобой, после игры отдыхать.
1836
—————————–
НА СТАТУЮ ИГРАЮЩЕГО В БАБКИ
Юноша трижды шагнул, наклонился, рукой о колено
Бодро опёрся, другой поднял меткую кость.
Вот уж прицелился… прочь! раздайся, народ любопытный,
Врозь расступись; не мешай русской удалой игре.
1836
