ПТИЧКА
превод: Найден Вълчев
ПТИЧКА
Преданията старобитни
ми казват същото и днес…
Аз пуснах птичката да литне
навън от нейния кафез.
Защо ще се гневя на Бога?
Честит ще бъда - при беда
на всяка жива твар да мога
да дам простор и свобода.
1823
—————————–
СПОМЕН
Кога за смъртните отиде си денят
и върху всяка няма сграда
се спусне на невидими криле сънят -
за дневните дела награда,
тогава идват мойте сини часове
и в свойта синя люлка ме люлеят.
Когато всичко спи, тогава ме зове
на угризенията змеят.
Мечтите литват. През измъчения ум
минават мислите на свити
и спомените стари, бавно и без шум,
развиват дългия си свитък.
И аз живота си проклинам в тоя час
и чувам стона на сърцето,
и страдам гибелно, и горко плача аз.
И тъй се раждат стиховете.
1828
—————————–
***
Ех, кобилко моя млада,
от приоблачен Кавказ,
и не скачай, и не страдай,
щом дошел е твоят час;
не поглеждай ме накриво,
със копито не дълбай
и не вей смолиста грива,
както ти си щеш, а знай,
че ще стихнеш днес под мене
още в първата езда
и ще бягаш укротена
от скъсената юзда.
1828
—————————–
ОЧИТЕ Й
Такава мила - в стражевите
какви подбуди тя зове…
Могло би само със звездите
да и сравняваме очите.
Особено пък в стихове.
О, как добре тя с тях играе,
черкезки огън в тях личи;
не ме ли връщат те в безкрая
назад към други две очи?
В зениците им светъл гений
искри със детска простота
и ни поглеждат натъжени
копнежите по нежността.
Кога ги спусне - тъжен блян ги
изпълва с порив мек и строг,
кога ги дигне - става ангел
от Рафаел, загледан в Бог.
1828
—————————–
ПРЕДЧУВСТВИЕ
Тъмни облаци наново
скриват моята звезда
и вещат ми сурово
пак печал, и пак беда…
Ще успея ли да бъда
горд във тези тежки дни,
злата участ да пропъдя
като в свойте младини?
Мен животът разгроми ме,
чакам бурите сломен:
може би все още има
бряг спасителен пред мен.
Но съзрял, че помежду ни
гасне всяка светлинка,
бързам, мила, да целуна
твойта ангелска ръка.
Ангел тих и безметежен,
всичко светло си спомни,
обърни се и със нежен
поглед пак ме погледни -
ще възкръснат, ще изгреят
всички сили във кръвта,
ще усетя, че живеят
гордостта и младостта.
1828
—————————–
УДАВНИК
И завикаха децата,
и притичаха накуп:
“Тате, в мрежите, в реката,
улови се, тате, труп!”
“Труп ли, рече той със укор
във сърдития си глас.
Я се махайте оттука,
ще ви дам аз труп на вас!”
Но си каза: “А след време,
като викне съдия:
разкажи да разбереме
де бе ти, какво видя…
Дай ми шубата!” Да беше
и това закачка пак…
Но наистина лежеше
мъж на пясъчния бряг.
Син, подпухнал и ужасен,
проснат възнък във калта -
дали някакъв нещастен
дух напуснал бе света,
или пък рибар бе беден,
или млад пиян герой,
или в мрака непрогледен
бе обран търговец той?
И все пак - какво да прави
таткото объркан там?
Той удавника улавя
за нозе и сам, и ням
го към талвега повлича,
връща му го и така
тръгва мъртвият самичък
пак по тъмната река…
Тя го люшка, той отива
накъде ли в този миг?
“Сбогом, казва мълчаливо,
пребледнелият мужик,
на, момчета си купете
там, по хапчица халва,
а мъртвеца забравете
и ни дума за това.”
Мръкнало се. Дива хала
брули стряхата в нощта.
Пуши люто - догоряла
борината до пещта.
Спят децата, спи жената.
Спи и той, ала насън
чува - някой по стъклата,
чука в тъмното отвън.
“Кой е?” - “Аз съм, аз, хазяин!”
“За какво ти трябвам аз?
И защо ти, нощен Каин,
бродиш в този късен час?
И какво със теб да сторя
във заспалия си дом?”
Накъм малкия прозорец
приближава мълчешком.
Гледа - вън луна, под нея,
Боже! - мъртвият стои:
погледът му ням немее,
глух е той, вода струи
по големите му лапи,
по сплъстената коса
и зловещи раци хапят
голите му телеса…
И от ужас, от уплаха,
че удавника видял,
глухо там мужикът ахнал
и се снизал пребледнял.
Страшни сънища сънувал
и го тресло до зори,
чак до съмване все чувал
как му викат: “Отвори!”
И разказват, всяка есен
се повтаря и до днес -
в ден уречен тоз човечец
чака госта си злочест,
гледа облаците тъмни,
вижда бурята в степта,
чува - вън, дорде се съмне,
чука мъртвият в нощта.
1828
—————————–
РИМА
Рима, моя дружке звучна,
светъл звън и светъл ключ на
моя труд над песента,
ти замря и ме забрави,
но нима ме ти остави
и навеки отлетя?
А тешеше твоят шепот
всеки мой сърдечен трепет
в мойте светли младини,
ти бе ласкава и нежна.
И ме водеше в безбрежни
очаровани страни.
Ти понякога вървеше
сред мечтите ми и беше
ти с разперени крила,
ти свободна и ревнива,
своенравна, горделива,
бе и хитра, бе и зла.
Ала аз не те оставях.
Подчинявах се, забравях,
всеки твой каприз игрив
и любовник добродушен,
снизходително послушен,
бях и страдащ, и щастлив.
На Олимп ако сберяха,
тези, дето завладяха
с лира златния му трон,
там би царствено живяла
и божествено би гряла
ти сред този пантеон.
И разказвали ни биха
от върха на лира тиха
Омир или Хезиод:
как там Феб пасял козите
Адаметови в горите
под Тайгетски небосвод.
В планината той живеел,
но боейки се от нея
и на Зевс от нрава строг,
там не смеели да идат
даже само да го видят,
ни богини, нито бог.
И едничка Мнемозина
се решила да премине
през жестокия закон,
от което се родило
бебе хубаво и мило
под самия Хеликон.
1828
—————————–
***
Град богат и скъп, и беден,
дух на гнет в изящен вид,
град под свод зеленобледен,
цял от скука и гранит -
аз все пак във теб оставам,
че ще виждам в утринта
златни къдри как развява,
как през теб минава тя.
1828
—————————–
АНЧАР
Сред глухия пустинен зной,
където и пръстта изгаря,
като злокобен часовой
стои единствено анчаря.
В деня на своя грозен гняв
небето там го е създало
и неговият корен здрав
с отрова страшна е наляло.
Тя през кората като мед
сълзи във палещото пладне
и става лъскава наглед
смола във вечерите хладни.
Над него птица не лети,
ни звяр за сянката му пита:
ако тук вятър долети -
оттук отровен си отлита.
Ако ли облак и роса
над него минат - от листата
закапват още начаса
отровни капки по земята.
Изпратил властен господар
свой роб със заповед сурова -
да му намери стар анчар
и да се върне със отрова.
Намерил, върнал се назад
със клонка и смола леплива,
но виждали човекът млад
как в пот студена се облива.
Дошел си, паднал, залинял
във свойта шатра под небето
И като беден роб умрял
на господаря си в нозете.
А господарят, князът твърд,
стрелите напоил с отрова
и сеел гибел, сеел смърт
при всяка бран и битка нова.
1828
—————————–
ЦВЕТЧЕ
Цветче изсъхнало и старо
намирам в стара книга аз
и мойте мисли в надпревара
се спускат още в тоя час:
кога, къде и в дни какви ли
уханно цъфнало е то?
Чии ли пръсти са го скрили
във тази книга? И защо?
Какво ни спомня то: раздяла?
Щастлива среща през нощта?
Или разходка в утрин бяла
на сам човек през пролетта?
Къде е той? И тя къде е ?
Или трева над тях расте
и само в спомена живеят
като това цветче и те?
—————————–
ПОЕТЪТ И ТЪЛПАТА
Procul este, profani.
Поет шептеше вдъхновено
в ръка със лира, с нежен глас.
Той пееше, ала надменно
непросветен народ, студено
го слушаше без капка страст.
И казваше тълпата тъпа:
“Защо с такива стихове
той губи времето ни скъпо?
И към каква ни цел зове?
Какво ни дрънка и защо ли
измъчва гордите ни воли
и свойте песни ни чете?
Да, като вятъра свободни,
но като вятъра безплодни
за нашия стомах са те.”
Поетът
“Мълчи, безумна, тъпа твар,
на жалки нужди надничар!
Презирам ропота ти мерзки
ти червей си, не звезден син
и оценяваш на аршин
дори кумира Белведерски.
О, полза, полза, ти крещиш,
не виждаш мрамора пресветъл,
цениш ти повече гърнето,
че в него каша си вариш.”
Тълпата
“Но ти, ако си ти избраник
и божи праведен посланик -
с таланта свой ни поучи:
всели в сърцата ни лъчи,
че малодушни и коварни,
безсрамни сме, неблагодарни,
клеветници сме и скопци,
и долни раби, и глупци,
във нас пороците са сбрани
и давят ни във свойта власт.
Ако учител ти ни станеш -
ще чуем мъдрия ти глас.”
Поетът
“Не, не, по дявола вървете,
следете жалкия си път!
Не ще ви стресне на поета
и на таланта му гласът!
Духовно мъртви, чак до гроба
слуги на ниската си злоба,
съзирате пред своя взор
едно: тъмница, бич, топор.
До тука с вас, стада търгаши!
В града от улиците ваши
сметта метачите метат,
но там видяхте ли, любезни,
във тези работи полезни
жреци метлите да държат?
Поетите не жаждат сити
гърла и тлъсти вратове,
а златна светлина в душите
и сладкозвучни стихове”.
1828
—————————–
***
Дар напразен, дар случаен,
ти защо си ми, мой ден?
И защо владетел таен
вдигна меч над теб и мен?
Кой ме викна с повик тъмен
и със ниския си глас,
кой събуди във кръвта ми
и съмнение, и страст?…
Няма цел пред дните мои:
спи сърцето, спи умът
и ме мъчи с глух, спокоен,
еднозвучен шум светът.
1828
—————————–
***
Зимна вечер е. В полето
вие път, снегът скрипти,
низ небето месец светъл
с нас и с тройката лети.
Пей, коларьо! В стара песен
за юначни прадеди
проточи тук глас чудесен,
сладки думи нареди.
Пей и пей! В полето чисто
ще те слушам как редиш
родни звуци, волни мисли,
ще те слушам как басиш:
“Ах ти, борино смолиста,
що ти светло не гориш?”
1833
—————————–
СЛАВЕЙ
Славей, славейче ти мое,
птичко малка, птичко горска,
дето пееш и не спираш -
ти живееш със три песни,
а пък аз живея, птичко,
със три грижи, със три болки.
Беше първата ми болка
да ме мене млад оженят;
сполетя ме втора болка -
умори се мойто конче;
стигна ме и трета болка -
нас ни, с мойта мила дружка,
лоши хора разделиха…
Гроб ми мене изкопайте
във полето, сред простора,
до лице ми посадете
цвете аленочервено,
до нозе ми доведете
ручейче от бистър извор:
минат ли девойки млади -
росни китки да си свият,
стари хора ли преминат -
вода студена да си гребнат.
1835
ПТИЧКА
В чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.
Я стал доступен утешенью;
За что на Бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Я мог свободу даровать!
<1823>
—————————–
ВОСПОМИНАНИЕ
Когда для смертного умолкнет шумный день,
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень
И сон, дневных трудов награда,
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток;
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
19 мая 1828 г.
—————————–
***
Кобылица молодая,
Честь кавказского тавра?,
Что ты мчишься, удалая?
И тебе пришла пора;
Не косись пугливым оком,
Ног на воздух не мечи,
В поле гладком и широком
Своенравно не скачи.
Погоди; тебя заставлю
Я смириться подо мной:
В мерный круг твой бег направлю
Укороченной уздой.
<1828>
—————————–
ЕЕ ГЛАЗА
Она мила - скажу меж нами -
Придворных витязей гроза,
И можно с южными звездами
Сравнить, особенно стихами,
Её черкесские глаза,
Она владеет ими смело,
Они горят огня живей;
Но, сам признайся, то ли дело
Глаза Олениной моей!
Какой задумчивый в них гений,
И сколько детской простоты,
И сколько томных выражений,
И сколько неги и мечты!..
Потупит их с улыбкой Леля -
В них скромных граций торжество;
Поднимет - ангел Рафаэля
Так созерцает божество.
1828, опубл. 1829
—————————–
ПРЕДЧУВСТВИЕ
Снова тучи надо мною
Собралися в тишине;
Рок завистливый бедою
Угрожает снова мне…
Сохраню ль к судьбе презренье?
Понесу ль навстречу ей
Непреклонность и терпенье
Гордой юности моей?
Бурной жизнью утомленный,
Равнодушно бури жду:
Может быть, еще спасенный,
Снова пристань я найду…
Но, предчувствуя разлуку,
Неизбежный, грозный час,
Сжать твою, мой ангел, руку
Я спешу в последний раз.
Ангел кроткий, безмятежный,
Тихо молви мне: прости,
Опечалься: взор свой нежный
Подыми иль опусти;
И твое воспоминанье
Заменит душе моей
Силу, гордость, упованье
И отвагу юных дней.
1828
—————————–
УТОПЛЕННИК
Прибежали в избу дети,
В торопях зовут отца:
«Тятя! тятя! наши сети
Притащили мертвеца.»
«Врите, врите, бесенята, -
Заворчал на них отец: -
Ох, уж эти мне робята!
Будет вам ужо мертвец!
Суд наедет, отвечай-ка;
С ним я ввек не разберусь;
Делать нечего; хозяйка,
Дай кафтан: уж поплетусь…
Где ж мертвец?» - «Вон, тятя, э-вот!»
В самом деле, при реке,
Где разостлан мокрый невод,
Мертвый виден на песке.
Безобразно труп ужасный
Посинел и весь распух.
Горемыка ли несчастный
Погубил свой грешный дух,
Рыболов ли взят волнами,
Али хмельный молодец,
Аль ограбленный ворами
Недогадливый купец?
Мужику какое дело?
Озираясь, он спешит;
Он потопленное тело
В воду за ноги тащит,
И от берега крутого
Оттолкнул его веслом,
И мертвец вниз поплыл снова
За могилой и крестом.
Долго мёртвый меж волнами
Плыл качаясь, как живой;
Проводив его глазами,
Наш мужик пошел домой.
«Вы, щенки! за мной ступайте!
Будет вам по калачу,
Да смотрите ж, не болтайте,
А не то поколочу».
В ночь погода зашумела,
Взволновалася река,
Уж лучина догорела
В дымной хате мужика,
Дети спят, хозяйка дремлет,
На полатях муж лежит,
Буря воет; вдруг он внемлет:
Кто-то там в окно стучит.
«Кто там?» - «Эй, впусти, хозяин!» -
«Ну, какая там беда?
Что ты ночью бродишь, Каин?
Чорт занес тебя сюда;
Где возиться мне с тобою?
Дома тесно и темно»
И ленивою рукою
Подымает он окно.
Из-за туч луна катится -
Что же? голый перед ним:
С бороды вода струится,
Взор открыт и недвижим,
Всё в нем страшно онемело,
Опустились руки вниз,
И в распухнувшее тело
Раки черные впились.
И мужик окно захлопнул:
Гостя голого узнав,
Так и обмер: «Чтоб ты лопнул!»
Прошептал он задрожав.
Страшно мысли в нем мешались,
Трясся ночь он напролет,
И до утра всё стучались
Под окном и у ворот.
Есть в народе слух ужасный:
Говорят, что каждый год
С той поры мужик несчастный
В день урочный гостя ждет;
Уж с утра погода злится,
Ночью буря настаёт,
И утопленник стучится
Под окном и у ворот.
1828
—————————–
***
Рифма, звучная подруга
Вдохновенного досуга,
Вдохновенного труда,
Ты умолкла, онемела;
Ах, ужель ты улетела,
Изменила навсегда?
В прежни дни твой милый лепет
Усмирял сердечный трепет -
Усыплял мою печаль,
Ты ласкалась, ты манила
И от мира уводила
В очарованную даль.
Ты, бывало, мне внимала,
За мечтой моей бежала,
Как послушная дитя;
То, свободна и ревнива,
Своенравна и ленива,
С нею спорила шутя.
Я с тобой не расставался,
Сколько раз повиновался
Резвым прихотям твоим;
Как любовник добродушный,
Снисходительно послушный,
Был я мучим и любим.
О, когда бы ты явилась
В дни, как на небе толпилась
Олимпийская семья,
Ты бы с нею обитала,
И божественно б сияла
Родословная твоя.
Взяв божественную лиру,
Так поведали бы миру
Гезиод или Омир:
Феб однажды у Адмета
Близ тенистого Тайгета
Стадо пас, угрюм и сир.
Он бродил во мраке леса,
И никто, страшась Зевеса,
Из богинь иль из богов
Навещать его не смели -
Бога лиры и свирели,
Бога света и стихов.
Помня первые свиданья,
Усладить его страданья
Мнемозина притекла.
И подруга Аполлона
В темной роще Геликона
Плод восторгов родила.
1828
—————————–
***
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелёно-бледный,
Скука, холод и гранит -
Всё же мне вас жаль немножко,
Потому что здесь порой
Ходит маленькая ножка,
Вьётся локон золотой.
1828
—————————–
АНЧАР
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит - один во всей вселенной.
Природа жаждущих степей
Его в день гнева породила,
И зелень мертвую ветвей
И корни ядом напоила.
Яд каплет сквозь его кору,
К полудню растопясь от зною,
И застывает ввечеру
Густой прозрачною смолою.
К нему и птица не летит,
И тигр нейдет: лишь вихорь черный
На древо смерти набежит -
И мчится прочь, уже тлетворный.
И если туча оросит,
Блуждая, лист его дремучий,
С его ветвей, уж ядовит,
Стекает дождь в песок горючий.
Но человека человек
Послал к анчару властным взглядом,
И тот послушно в путь потек
И к утру возвратился с ядом.
Принес он смертную смолу
Да ветвь с увядшими листами,
И пот по бледному челу
Струился хладными ручьями;
Принес - и ослабел и лег
Под сводом шалаша на лыки,
И умер бедный раб у ног
Непобедимого владыки.
А царь тем ядом напитал
Свои послушливые стрелы
И с ними гибель разослал
К соседям в чуждые пределы.
<1828>
—————————–
ЦВЕТОК
Цветок засохший, безуханный,
Забытый в книге вижу я;
И вот уже мечтою странной
Душа наполнилась моя:
Где цвёл? когда? какой весною?
И долго ль цвёл? и сорван кем,
Чужой, знакомой ли рукою?
И положён сюда зачем?
На память нежного ль свиданья,
Или разлуки роковой,
Иль одинокого гулянья
В тиши полей, в тени лесной?
И жив ли тот, и та жива ли?
И нынче где их уголок?
Или уже они увяли,
Как сей неведомый цветок?
1828
—————————–
ПОЭТ И ТОЛПА
Procul este, profani.
Поэт по лире вдохновенной
Рукой рассеянной бряцал.
Он пел - а хладный и надменный
Кругом народ непосвященный
Ему бессмысленно внимал.
И толковала чернь тупая:
«Зачем так звучно он поёт?
Напрасно ухо поражая,
К какой он цели нас ведёт?
О чём бренчит? чему нас учит?
Зачем сердца волнует, мучит,
Как своенравный чародей?
Как ветер, песнь его свободна,
Зато как ветер и бесплодна:
Какая польза нам от ней?»
Поэт
Молчи, бессмысленный народ,
Подёнщик, раб нужды, забот!
Несносен мне твой ропот дерзкий,
Ты червь земли, не сын небес;
Тебе бы пользы всё - на вес
Кумир ты ценишь Бельведерский.
Ты пользы, пользы в нём не зришь.
Но мрамор сей ведь бог!.. так что же?
Печной горшок тебе дороже:
Ты пищу в нём себе варишь.
Чернь
Нет, если ты небес избранник,
Свой дар, божественный посланник,
Во благо нам употребляй:
Сердца собратьев исправляй.
Мы малодушны, мы коварны,
Бесстыдны, злы, неблагодарны;
Мы сердцем хладные скопцы,
Клеветники, рабы, глупцы;
Гнездятся клубом в нас пороки.
Ты можешь, ближнего любя,
Давать нам смелые уроки,
А мы послушаем тебя.
Поэт
Подите прочь - какое дело
Поэту мирному до вас!
В разврате каменейте смело,
Не оживит вас лиры глас!
Душе противны вы, как гробы.
Для вашей глупости и злобы
Имели вы до сей поры
Бичи, темницы, топоры; -
Довольно с вас, рабов безумных!
Во градах ваших с улиц шумных
Сметают сор, - полезный труд! -
Но, позабыв своё служенье,
Алтарь и жертвоприношенье,
Жрецы ль у вас метлу берут?
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
1828
—————————–
***
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью
Ум сомненьем взволновал?
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
26 мая 1828
—————————–
***
В поле чистом серебрится
Снег волнистый и рябой,
Светит месяц, тройка мчится
По дороге столбовой.
Пой: в часы дорожной скуки,
На дороге, в тьме ночной
Сладки мне родные звуки,
Звуки песни удалой.
Пой, ямщик! Я молча, жадно
Буду слушать голос твой.
Месяц ясный светит хладно,
Грустен ветра дальний вой.
Пой: «Лучинушка, лучина,
Что же не светло горишь?»
сентябрь-октябрь 1833
—————————–
СОЛОВЕЙ
(Песни западных славян)
Соловей мой, соловейко,
Птица малая лесная!
У тебя ль, у малой птицы,
Незаменные три песни,
У меня ли, у молодца,
Три великие заботы!
Как уж первая забота -
Рано молодца женили;
А вторая-то забота -
Ворон конь мой притомился;
Как уж третья-то забота -
Красну-девицу со мною
Разлучили злые люди.
Вы копайте мне могилу
Во поле, поле широком,
В головах мне посадите
Алы цветики-цветочки,
А в ногах мне проведите
Чисту воду ключевую.
Пройдут мимо красны девки,
Так сплетут себе веночки.
Пойдут мимо стары люди,
Так воды себе зачерпнут.
1835
