Михаил Лермонтов

превод: Стоян Бакърджиев

ИЗ АНДРЕ ШЕНИЕ

Бих паднал може би за светъл идеал
или в изгнание безплодно бих живял,
или пък може би със клевети лукави,
когато пред света врагът ме злепостави,
не бих понесъл аз такъв венец от срам
и край безвременен ще си потърся сам.
Но момъка злочест недей кори тогава!
С насмешливи слова недей се подиграва!
Заслужих твоя плач, заслужих твоя страх -
аз сторих много зло, но двойно изтърпях.
И нека моят враг виновен да ме смята!
И нека отмъсти!… Кълна се в небесата,
не съм злодей, о, не, аз бях злочест и клет,
пожертвах себе си, но все вървях напред.
Бях скучен за света, бях чужд на суетата
и затова сдържах и клетвата си свята!
Любима, причиних на хората беди,
но верен съм ти аз и днес като преди.
Сред бурната тълпа, уединен, изгубен,
бях вечно влюбен аз, бях много нежно влюбен.

1830-1831

—————————–

***
Тя беше прелестна беше мечта
на мил хлапак под южния простор.
Кой би разкрил какво е любовта?
Не е ли кръшно тяло, огнен взор,
гърди високи? Но по някой път
не могат даже те да ни пленят.
Уста без думи - те навяват хлад;
очи без огън - цвят без аромат.

О, небеса, кълна се, тя за мен
бе тъй прекрасна! Тя ме изкуси,
когато милвах, пламнал и блажен,
коприната на нейните коси.
Бих паднал пред нозете й - и край!
Бих жертвал свобода, живот и рай,
и всичко за единствен поглед мил -
отрова в своето блаженство скрил.

1832

—————————–

***

1.

Младежо мил, склони глава над мен!
Прекрасен си! За първи път ли ти
докосваш женска гръд, та си смутен?
В обятията ми цял час почти
лежиш… И от страха не се съвзе.
Лежи до мен, не в моите нозе!
Живота си за миг ми подари -
обичам те! Защо ми са пари?

2.

Аз често на прозореца стоях.
И вечер, край отсрещната стена,
се случваше да минеш, беше плах -
не помниш ли? Сребристата луна,
сред облаците като ангел блед,
с лъчите си ти пращаше привет.
И бях безкрайно горда, че в нощта
съперница едничка ми е тя.

3.

Позорът сложи върху мен печат.
Но справедлив ли бива всеки съд?
Добро какво е, ако в този свят
за всяка грешка те опозорят?
Жени невинни аз съвсем не знам -
днес случаят нарежда всичко сам.
Една обиква някого веднъж,
а друга - много, трета - всеки мъж.

4.

Израснах аз без майка и баща.
Старица в своя дом ме приюти,
но радост не познах през младостта,
лишена бях от прелести почти.
Едва петнадесетгодишна, бях
продадена на мъж… И не успях
с молби, ни с поглед, в сълзи потопен,
да се спася и падам ден след ден.

5.

Скъпя срама си! Той ми дава власт
да те целувам, да те чувствам свой,
да те спася от грижите за час.
Черпи наслада, господарю мой!
Дори ако се случи да сгрешиш,
ако с прегръдки ти ме задушиш,
блаженство би била за мен смъртта.
Какво ли ми донесе любовта?!

1832

—————————–

***
Би девет. Мрак. До близката застава
пет стари къщи глъхнат в черен ред.
Край тях - стобор. И дрямка овладява
високия и сух вратар отпред.
Небето е безоблачно и звездно.
Спи всичко. Той чака, но безполезно…
Прозорците са тъмни - светят два.
С какво не си богата ти, Москва!

Но, слушай! Нещо бавно приближава.
Едно файтонче с кочияш брадат
и с черен кон. От него се явява,
наметнат с плащ, един немирник млад.
Вратичката зад него хлопна… В мрака
паважът дървен тихичко затрака.
(О, никого не стресна в този час!)
Вратата скръцна… свещ… - Кой чука? - Аз!

Една девойка бързо му отваря
и взема плаща, кани го с очи
към стаята… Там в свещника догаря
свещта и лее немощни лъчи
върху кревата със покривка синя,
върху стената с блудкава картина,
и ето - в огледалото пред тях
се вглеждат две лица със трепет плах.

Тя беше прелестна беше мечтата
на мил хлапак под южния простор.
Нима е само име красотата?
Не е ли кръшно тяло, огнен взор,
гърди високи? Но защо тогава
понякога това не ни пленява.
Уста без думи - те навяват хлад;
очи без огън - цвят без аромат.

Тя беше роза с цъфнала корона,
тя беше нежна и по красота
бе сякаш Рафаелова мадона,
бе осемнадесетгодишна тя,
без да напомня някои светици…
Пламтеше огън в нейните зеници,
гърдите й жадуваха уста.
Той беше не добър баща, а тя…

Какво пък?! Просто прелестно момиче
с единствено богатство - хубостта.
Тя впрочем брака никак не обича,
защо да си погубва младостта?
Притворството тя още не познава,
на другите в това не подражава.
Една обиква някого веднъж,
а друга - много, трета - всеки мъж.

Аз със жените договор си правя,
чак после те насищат мойта страст.
Най-важно, първо, бива мойто здраве,
и второ - маене не искам аз.
Тъй ученикът на Парни постъпи.
Той към кревата без сюртук пристъпи,
целуна я и бърз като момче,
й заповяда да се съблече!

1832

—————————–

***
Аз съм ненужен като бледен пламък
на падаща звезда.
Сърцето ми е тежко като камък -
под него спи змия.

От суети можах да се укрия -
спаси ме моят стих.
Но в радостта си и от мен самия
съвсем не се спасих.

Помоля малко радост и забрава -
получа своя дар,
но после ми тежи - тъй натежава
короната на цар.

И без мечти аз ставам като камък,
стоя уединен
като нищожен господар на замък,
пустинен и студен.

1832

—————————–

СОНЕТ

С повехнали мечти животът ми минава.
Предишни образи стълпяват се пред мен;
сред тях изгряваш ти… В простора свечерен
тъй бледата луна сред облаци изгрява.

От твоя властен чар съм често угнетен.
Вълшебните очи, усмивката лукава
поробват моя дух с веригата си здрава…
Не ме обичаш ти - напразно съм пленен!

Знам, не презираш ти ни мойта обич жадна,
ни нейните молби, ала към тях си хладна.
Тъй мраморен кумир на стръмен морски бряг

стои… Вълна кипи, пред него заридава,
а той безчувствен бог, от заран чак до мрак,
не я отблъсва с гняв, не я и приласкава.

1832

—————————–

ПЛЕНЕНИЯТ РИЦАР

Мълком стоя в тази влажна тъмница,
вън, през решетките, гледам неволно.
Стрелкат се радостно птица след птица…
Гледам ги - става ми срамно и болно.

Аз не отправям молитви излишни,
с песни любимата вече не гоня.
Само припомням си битки предишни,
меча си тежък, желязната броня.

Каменна броня за мен е ушита,
каменен шлем ме подтиска и дави.
С меч и стрели ми магьосаха щита -
коня без мене какво ли ще прави?

Времето, то вместо кон е за мене,
шлема ми - кулата с гъста решетка,
здравата броня - стените студени,
щита - вратите на моята клетка.

Бързай, препускай, лети, мое време!
Душно ми стана във новата броня!
Смърт, посрещни ме и дръж мойто стреме -
шлема ще хвърля, щом сляза от коня!

1840

—————————–

ВЪЗДУШНИЯТ КОРАБ

(Из Цедлиц)

Когато звезди над морето
проблеснат една по една,
понася се кораб самотен,
полита със всички платна.

Не трепват високите мачти,
със флюгери те не шумят;
и мълком през люкове бойни
топове чугунени бдят.

Не чува се там капитана,
там няма едничък моряк,
но корабът смело се носи
през рифове, бури и мрак.

В морето издига се остров -
пустинен и мрачен гранит;
на острова в гроб изоставен
лежи император зарит.

Зарит е от зъл неприятел,
зарит е без почести той…
Притиска го каменна плоча,
та пак да не скочи на бой.

И всяка годишнина скръбна,
среднощ, във дълбокия мрак,
въздушният кораб долита
и спира до стръмния бряг.

Но в миг императорът става
и гледа с очи на орел.
Той носи триъгълна шапка
и походен тъмен шинел.

И скръстил ръцете си здрави,
с глава върху своята гръд,
той тръгва, кормилото хваща
и смело се спуска на път.

Към Франция той се понася,
където остави властта,
където остави наследник,
гвардейците стари, честта.

Когато земята му родна
съзира през нощния мрак,
сърцето му радостно трепва,
припламват очите му пак.

Той слиза и с крачки големи
по хладния пясък снове,
зове гренадирите славни,
маршалите свои зове.

Но спят мустакатите войни
край Елба с пронизана гръд;
те спят под снега на Русия,
под южните пясъци спят.

Маршалите вече не чуват:
едните загинаха в сеч,
изменници станаха други -
продадоха бойния меч.

И тропнал със крак по земята,
той ходи по тихия бряг,
сърдито кръстосва и гръмко
в нощта призовава ги пак.

Любимия син призовава,
едничка опора в скръбта:
за себе си Франция пази,
на него предлага света.

Уви, във разцъфнала младост
сина му погубиха там;
и дълго с напразни надежди
стои императорът сам.

Стои той и тежко въздиша,
додето зора зазори;
сълзи по лицето му капят,
по пясъка капят дори.

След туй във вълшебния кораб,
с глава върху своята гръд,
той влиза и махнал с ръката,
поема обратния път.

1840

ИЗ АНДРЕЯ ШЕНЬЕ

За дело общее, быть может, я паду
Иль жизнь в изгнании бесплодно проведу;
Быть может, клеветой лукавой пораженный,
Пред миром и тобой врагами униженный,
Я не снесу стыдом сплетаемый венец
И сам себе сыщу безвременный конец,
Но ты не обвиняй страдальца молодого,
Молю, не говори насмешливого слова.
Ужасный жребий мой твоих достоин слез,
Я много сделал зла, но больше перенес.
Пускай виновен я пред гордыми врагами,
Пускай отмстят, - в душе, клянуся небесами,
Я не злодей, о нет, судьба губитель мой;
Я грудью шел вперед, я жертвовал собой;
Наскучив суетой обманчивого света,
Торжественно не мог я не сдержать обета;
Хоть много причинил я обществу вреда,
Но верен был тебе всегда, мой друг, всегда;
В уединении, среди толпы мятежной,
Я всё тебя любил и всё любил так нежно.

1830 или 1831

—————————–

***
Она была прекрасна, как мечта
Ребенка под светилом южных стран.
Кто объяснит, что значит красота:
Грудь полная, иль стройный гибкий стан,
Или большие очи? Но порой
Всё это не зовем мы красотой:
Уста без слов - любить никто не мог,
Взор без огня - без запаха цветок!

О небо, я клянусь, она была
Прекрасна!.. Я горел, я трепетал,
Когда кудрей, сбегающих с чела,
Шелк золотой рукой своей встречал.
Я был готов упасть к ногам ее,
Отдать ей волю, жизнь, и рай, и всё,
Чтоб получить один, один лишь взгляд
Из тех, которых всё блаженство - яд!

1832

—————————–

***
Склонись ко мне, красавец молодой!
Как ты стыдлив! Ужели в первый раз
Грудь женскую ласкаешь ты рукой?
В моих объятьях вот уж целый час
Лежишь - а страха всё не превозмог…
Не лучше ли у сердца, чем у ног?
Дай мне одну минуту в жизнь свою…
Что злато? - я тебя люблю, люблю!..

Ты так хорош! Бывало, жду, когда
Настанет вечер, сяду у окна…
И мимо ты идешь, бывало, да, -
Ты помнишь? - Серебристая луна,
Как ангел средь отверженных, меж туч
Блуждала, на тебя кидая луч,
И я гордилась тем, что наконец
Соперница моя небес жилец.

Печать презренья на моем челе,
Но справедлив ли мира приговор?
Что добродетель, если на земле
Проступок не бесчестье - но позор?
Поверь, невинных женщин вовсе нет,
Лишь по желанью случай и предмет
Не вечно тут. Любить не ставит в грех
Та одного, та многих - эта всех!

Родителей не знала я своих,
Воспитана старухою чужой,
Не знала я веселья дней младых
И даже не гордилась красотой;
В пятнадцать лет, по воле злой судьбы,
Я продана мужчине - ни мольбы,
Ни слезы не могли спасти меня.
С тех пор я гибну, гибну - день от дня.

Мне мил мой стыд! Он право мне дает
Тебя лобзать, тебя на миг один
Отторгнуть от мучительных забот!
О, наслаждайся! - ты мой господин!
Хотя тебе случится, может быть,
Меня в своих объятьях задушить,
Блаженством смерть мне будет от тебя.
Мой друг! Чего не вынесешь любя!

1832

—————————–

***
Девятый час; уж темно; близ заставы
Чернеют рядом старых пять домов,
Забор кругом. Высокий, худощавый
Привратник на завалине готов
Уснуть; - дождя не будет, небо ясно, -
Весь город спит. Он долго ждал напрасно;
Темны все окна - блещут только два -
И там - чем не богата ты, Москва!

Но, чу! - к воротам кто-то подъезжает.
Лихие дрожки, кучер с бородой
Широкой, кони черные. - Слезает,
Одет плащом, проказник молодой;
Скрыпит за ним калитка; под ногами
Стучат колеблясь доски. (Между нами
Скажу я, он ничей не прервал сон.)
Дверь отворилась, - свечка. - Кто тут? - Он.

Его узнала дева молодая,
Снимает плащ и в комнату ведет;
В шандале медном тускло догорая,
Свеча на них свой луч последний льет,
И на кровать с высокою периной,
И на стену с лубошною картиной;
А в зеркале с противной стороны
Два юные лица отражены.

Она была прекрасна, как мечтанье
Ребенка под светилом южных стран.
Что красота? - ужель одно названье?
Иль грудь высокая и гибкий стан,
Или большие очи? - но порою
Всё это не зовем мы красотою:
Уста без слов - любить никто не мог,
Взор без огня - без запаха цветок!

Она была свежа, как розы Леля,
Она была похожа на портрет
Мадоны - и мадоны Рафаэля;
И вряд ли было ей осьмнадцать лет;
Лишь святости черты не выражали.
Глаза огнем неистовым пылали,
И грудь волнуясь поцелуй звала;
Он был не папа - а она была…

Ну что же? - просто дева молодая,
Которой всё богатство - красота!..
И впрочем, замуж выйти не желая,
Что было ей таить свои лета?
Она притворства хитрости не знала
И в этом лишь другим не подражала!..
Не всё ль равно? - любить не ставит в грех
Та одного - та многих - эта всех!

Я с женщиною делаю условье
Пред тем, чтобы насытить страсть мою:
Всего нужней, во-первых, мне здоровье,
А во-вторых, я мешкать не люблю;
Так поступил Парни питомец нежный:
Он снял сертук, сел на постель небрежно,
Поцеловал, лукаво посмотрел -
И тотчас раздеваться ей велел!

1832

—————————–

***
Как в ночь звезды падучей пламень,
Не нужен в мире я.
Хоть сердце тяжело как камень,
Но всё под ним змея.

Меня спасало вдохновенье
От мелочных сует,
Но от своей души спасенья
И в самом счастье нет.

Молю о счастии, бывало,
Дождался наконец,
И тягостно мне счастье стало,
Как для царя венец.

И, все мечты отвергнув, снова
Остался я один -
Как замка мрачного, пустого
Ничтожный властелин.

1832

—————————–

СОНЕТ

Я памятью живу с увядшими мечтами,
Виденья прежних лет толпятся предо мной,
И образ твой меж них, как месяц в час ночной
Между бродящими блистает облаками.

Мне тягостно твое владычество порой;
Твоей улыбкою, волшебными глазами
Порабощен мой дух и скован, как цепями,
Что ж пользы для меня, - я не любим тобой,

Я знаю, ты любовь мою не презираешь,
Но холодно ее молениям внимаешь;
Так мраморный кумир на берегу морском

Стоит, - у ног его волна кипит, клокочет,
А он, бесчувственным исполнен божеством,
Не внемлет, хоть ее отталкивать не хочет.

1832

—————————–

ПЛЕННЫЙ РЫЦАРЬ

Молча сижу под окошком темницы,
Синее небо отсюда мне видно:
В небе играют всё вольные птицы;
Глядя на них, мне и больно и стыдно.

Нет на устах моих грешной молитвы,
Нету ни песни во славу любезной:
Помню я только старинные битвы,
Меч мой тяжёлый да панцирь железный.

В каменный панцирь я ныне закован,
Каменный шлем мою голову давит,
Щит мой от стрел и меча заколдован,
Конь мой бежит, и никто им не правит.

Быстрое время - мой конь неизменный,
Шлема забрало - решётка бойницы,
Каменный панцирь - высокие стены,
Щит мой - чугунные двери темницы.

Мчись же быстрее, летучее время!
Душно под новой бронёю мне стало!
Смерть, как приедем, подержит мне стремя, -
Слезу и сдёрну с лица я забрало.

Март или апрель 1840?

—————————–

ВОЗДУШНЫЙ КОРАБЛЬ

Из Цедлица

По синим волнам океана,
Лишь звезды блеснут в небесах,
Корабль одинокий несется,
Несется на всех парусах.

Не гнутся высокие мачты,
На них флюгера не шумят,
И молча в открытые люки
Чугунные пушки глядят.

Не слышно на нем капитана,
Не видно матросов на нем,
Но скалы, и тайные мели,
И бури ему нипочем.

Есть остров на том океане -
Пустынный и мрачный гранит.
На острове том есть могила,
А в ней император зарыт.

Зарыт он без почестей бранных
Врагами в сыпучий песок,
Лежит на нем камень тяжелый,
Чтоб встать он из гроба не мог.

И в час его грустной кончины,
В полночь, как свершается год,
К высокому берегу тихо
Воздушный корабль пристает.

Из гроба тогда император,
Очнувшись, является вдруг, -
На нем треугольная шляпа
И серый походный сюртук.

Скрестивши могучие руки,
Главу опустивши на грудь,
Идет и к рулю он садится
И быстро пускается в путь.

Несется он к Франции милой,
Где славу оставил и трон,
Оставил наследника-сына
И старую гвардию он.

И только что землю родную
Завидит во мраке ночном,
Опять его сердце трепещет
И очи пылают огнем.

На берег большими шагами
Он смело и прямо идет,
Соратников громко он кличет
И маршалов грозно зовет.

Но спят усачи-гренадеры -
В равнине, где Эльба шумит,
Под снегом холодной России,
Под знойным песком пирамид.

И маршалы зова не слышат:
Иные погибли в бою,
Другие ему изменили
И продали шпагу свою.

И, топнув о землю ногою,
Сердито он взад и вперед
По тихому берегу ходит,
И снова он громко зовет:

Зовет он любезного сына,
Опору в превратной судьбе;
Ему обещает полмира,
А Францию - только себе.

Но в цвете надежды и силы
Угас его царственный сын,
И долго, его поджидая,
Стоит император один -

Стоит он и тяжко вздыхает,
Пока озарится восток,
И капают горькие слезы
Из глаз на холодный песок,

Потом на корабль свой волшебный,
Главу опустивши на грудь,
Идет и, махнувши рукою,
В обратный пускается путь.

Март 1840