Михаил Лермонтов

превод: Григор Ленков

БЕГЛЕЦ

Планинска легенда

По-бързо от елен подплашен,
от заек пред орел в степта,
през кръв черкезка в боя страшен,
Харун побягна от смъртта.
Баща му с двамата му братя
за свободата там лежат
и тъпче с крак кръвта им свята
и техните глави врагът.
Кръвта им вика за разплата.
Харун забрави дълг и срам;
винтовка, шашка на земята
захвърли той и хукна - сам!

И падна здрач; мъгли довяни
повиха тъмните поляни
с широка бяла пелена;
от изток вейна хладовина,
мохамеданската пустиня
замря под златната луна…

Харун, сломен от жажда, спира
и кървав пот избърсал с длан,
пак родния аул съзира,
от лунните лъчи огрян.
Незабелязан се прокрадна…
Наоколо цари покой;
единствен в битката не падна
и в къщи се завърна той.
И към позната сакля (1) свръща,
там свети - има някой в къщи;
и сетната си мощ събрал,
прекрачва прага пребледнял.
Селим другар преди му беше,
Селим дошлия не позна;
той болен в стаята лежеше,
умираше сред тишина.
„Аллах е всемогъщ! От злото
под светло ангелско крило
той те опази за доброто!”
„Разказвай…” - Бърчейки чело,
Селим едва повдига вежди,
в очите му горят надежди…
Привдигна се и пред смъртта
завря на воина кръвта.
„Два дни се бихме в теснините;
там братята с баща ми спят;
и аз побягнах в планините
като подгонен звяр без път;
вървях с нозе разкървавени
от храсти, тръни и скали
по дирите усамотени
на вълци и глигани зли;
врагът пощада не познава.
Не ме изпъждай в тоя час;
в Пророка те заклевам аз:
доброто ти не ще забравя!”
Умиращият сви юмрук:
„Върви си с моето презрение,
ни покрив, ни благословение
аз нямам за страхливци тук!”
Смутен от гневното му слово,
обзет от тайна скръб и срам,
Харун се озова отново
навънка мълчалив и сам.
И друга сакля той съгледа,
и спря се с разтуптяна гръд;
на миналите дни сънят
докосна челото му бледо
с целувката на любовта.
И сладко закопня в нощта
Харун; и заблестяха в мрака -
и трепна той обнадежден:
„ Тя ме обича и за мен
сега единствено живее…”
Пое натам - но чу да пее,
да пее тя… И пребледня
като безкръвната луна:

Месец блести,
и тих, и спокоен,
а юноша-воин
пред боя пламти.
Джигит е той с пушка в ръка,
девойка му шепне така:
„Мой мили, ти с радост
към битката тичай,
Пророка обичай,
на подвиг обричай
и сила, и младост.
Че ти измениш ли
във бран величава,
врага не сразиш ли -
ще паднеш без слава.
Ни дъжд твойта кръв ще отмие,
ни звяр твоя труп ще зарие.”
Месец блести
и тих, и спокоен,
а юноша-воин
към боя лети.

Навел глава, по-бързо тича
Харун по трудния си път;
сълза понякога се стича
по изморената му гръд.

От бурите приведен - ето -
белее родният му дом:
и пак с надежда във сърцето
Харун почуква мълчешком.
Там майка му за него в мрака
се моли с трепетна уста -
и него тя от боя чака,
но сам не го очаква тя.
„Отваряй, майко! Аз пристигнах,
Харун, най-малкият ти син;
през руските куршуми минах,
при теб да дойда!” „Сам?” „Самин.”
„А татко ти и твойте братя?”
„Умряха. И прие Аллах
душите им на небесата!”
„Ти отмъсти ли?” „Не можах…
Но меч оставил в теснините,
като стрела летях насам,
да ти избърша с длан сълзите,
утеха да ти бъда сам!”
„Мълчи, гяур с душа лукава,
не падна ти за чест и слава
върви си и живей самин!
С позорното ти бягство няма
последните си дни да срамя -
страхливец, роб, а не мой син!”
Замряха думите горчиви
и всичко се унесе в сън,
но вопли и молби плачливи
се чуваха до късно вън.
И удар на кинжал беглеца
спаси от черния позор.
И майката видя мъртвеца…
И отклони студено взор.
Не бе зарит трупа му прашен
от правоверните в пръстта;
от раната му пес домашен
с ръмжене ближеше кръвта.
И гавреха се там децата
с трупа на хладния мъртвец;
легендите за свободата
скверни презрения беглец.
И от очите на Пророка
духът му ужасен се скри,
и в тъмни нощи без посока
блуждае в гъстите гори,
и тропа призори припряно
с молба по нечия врата,
но чул молитва от корана,
побягва пак в мъглата ранна,
тъй както в боя от смъртта.

—————————–

1. сакля - жилище на планинци, неголям дом, най-често от камък.

—————————–

БЕГЛЕЦ

Горская легенда

Гарун бежал быстрее лани,
Быстрей, чем заяц от орла;
Бежал он в страхе с поля брани,
Где кровь черкесская текла;
Отец и два родные брата
За честь и вольность там легли,
И под пятой у супостата
Лежат их головы в пыли.
Их кровь течет и просит мщенья,
Гарун забыл свой долг и стыд;

Он растерял в пылу сраженья
Винтовку, шашку - и бежит! -

И скрылся день; клубясь, туманы
Одели темные поляны
Широкой белой пеленой;
Пахнуло холодом с востока,
И над пустынею пророка
Встал тихо месяц золотой…

Усталый, жаждою томимый,
С лица стирая кровь и пот,
Гарун меж скал аул родимый
При лунном свете узнает;
Подкрался он, никем не зримый…
Кругом молчанье и покой,
С кровавой битвы невредимый
Лишь он один пришел домой.

И к сакле он спешит знакомой,
Там блещет свет, хозяин дома;
Скрепясь душой как только мог,
Гарун ступил через порог;
Селима звал он прежде другом,
Селим пришельца не узнал;
На ложе, мучимый недугом, -
Один, - он молча умирал…
«Велик аллах! от злой отравы
Он светлым ангелам своим
Велел беречь тебя для славы!»
- «Что нового?» - спросил Селим,
Подняв слабеющие вежды,
И взор блеснул огнем надежды!..
И он привстал, и кровь бойца
Вновь разыгралась в час конца.
«Два дня мы билися в теснине;
Отец мой пал, и братья с ним;
И скрылся я один в пустыне,
Как зверь преследуем, гоним,
С окровавленными ногами
От острых камней и кустов,
Я шел безвестными тропами
По следу вепрей и волков.
Черкесы гибнут - враг повсюду.

Прими меня, мой старый друг;
И вот пророк! твоих услуг
Я до могилы не забуду!..»
И умирающий в ответ:
«Ступай - достоин ты презренья.
Ни крова, ни благословенья
Здесь у меня для труса нет!..»

Стыда и тайной муки полный,
Без гнева вытерпев упрек,
Ступил опять Гарун безмолвный
За неприветливый порог.

И, саклю новую минуя,
На миг остановился он,
И прежних дней летучий сон
Вдруг обдал жаром поцелуя
Его холодное чело.
И стало сладко и светло
Его душе; во мраке ночи,
Казалось, пламенные очи
Блеснули ласково пред ним,
И он подумал: я любим,
Она лишь мной живет и дышит…
И хочет он взойти - и слышит,
И слышит песню старины…
И стал Гарун бледней луны:

Месяц плывет
Тих и спокоен,
А юноша воин
На битву идет.
Ружье заряжает джигит,
А дева ему говорит:
Мой милый, смелее
Вверяйся ты року,
Молися востоку,
Будь верен пророку,
Будь славе вернее.
Своим изменивший
Изменой кровавой,
Врага не сразивши,
Погибнет без славы,
Дожди его ран не обмоют,
И звери костей не зароют.
Месяц плывет
И тих и спокоен,
А юноша воин
На битву идет.

Главой поникнув, с быстротою
Гарун свой продолжает путь,
И крупная слеза порою
С ресницы падает на грудь…

Но вот от бури наклоненный
Пред ним родной белеет дом;
Надеждой снова ободренный,
Гарун стучится под окном.
Там, верно, теплые молитвы
Восходят к небу за него,
Старуха мать ждет сына с битвы,
Но ждет его не одного!..

«Мать, отвори! я странник бедный,
Я твой Гарун! твой младший сын;
Сквозь пули русские безвредно
Пришел к тебе!»
- «Один?»
- «Один!..»
- «А где отец и братья?»
- «Пали!
Пророк их смерть благословил,
И ангелы их души взяли».
- «Ты отомстил?»
- «Не отомстил…
Но я стрелой пустился в горы,
Оставил меч в чужом краю,
Чтобы твои утешить взоры
И утереть слезу твою…»
- «Молчи, молчи! гяур лукавый,
Ты умереть не мог со славой,
Так удались, живи один.
Твоим стыдом, беглец свободы,
Не омрачу я стары годы,
Ты раб и трус - и мне не сын!..»
Умолкло слово отверженья,

И всё кругом объято сном.
Проклятья, стоны и моленья
Звучали долго под окном;
И наконец удар кинжала
Пресек несчастного позор…
И мать поутру увидала…
И хладно отвернула взор.
И труп, от праведных изгнанный,
Никто к кладбищу не отнес,
И кровь с его глубокой раны
Лизал, рыча, домашний пес;
Ребята малые ругались
Над хладным телом мертвеца,
В преданьях вольности остались
Позор и гибель беглеца.
Душа его от глаз пророка
Со страхом удалилась прочь;
И тень его в горах востока
Поныне бродит в темну ночь,
И под окном поутру рано
Он в сакли просится, стуча,
Но, внемля громкий стих Корана,
Бежит опять под сень тумана,
Как прежде бегал от меча.

1838 (?)