Осип Манделщам

превод: Николай Тодоров

***

Не, никога и никому не бях съвременник -
подобна почит не приляга мен.
О, как противен ми е тоз съименник -
бе друг, различно бе скроен.

Две ябълки от сън държи века владеещ,
с прекрасна глинена уста.
Но към безсилната ръка на син стареещ
залита и примира там.

С века болезнените клепки вдигах често,
с две ябълки от сън големи.
И тътнещи реки разказваха ми речно
за хор от тъжби възпален.

Преди години сто възглавницата в бяло
лежеше в походно легло.
И странно как потъваше глиненото тяло,
след край на хмелен век дошло.

Проскърцва ход световен на този век устроен -
кревата чувстваме тъй лек!
И ако ние няма да изковем упорен -
да си векуваме с тоз век!

И в тази жарка стая, в колибата отворена,
в палатката векът си мре.
Две ябълки от сън са на роговата просфора -
и перест огън в тях си грей.

1924

——————————

ЛЕНИНГРАД

Аз се върнах в града си, познат до сълзи
и до жилки, до детски подути жлези.

Да се върнеш, крайречно - по-скоро глътни
рибно масло от тези фенерни тълпи.

Разпознавай по-скоро декември в пар? -
де жълтъкът с катран е сменен от зори.

Петербург, аз все още не искам да мра!
Пък паз? телефоните мои докрай!

Петербург! Още помня адреси насън -
ще намеря там мъртвите и по гласа.

У дома - черна стълба, откъснат звънец
слепоочието удря с безмълвен гласец.

Пролет, нощем за гостите свои добри
проверявам врата и верига дори.

Декември 1930

***
Нет, никогда, ничей я не был современник,
Мне не с руки почёт такой.
О, как противен мне какой-то соименник,
То был не я, то был другой.

Два сонных яблока у века-властелина
И глиняный прекрасный рот,
Но к млеющей руке стареющего сына
Он, умирая, припадёт.

Я с веком поднимал болезненные веки -
Два сонных яблока больших,
И мне гремучие рассказывали реки
Ход воспалённых тяжб людских.

Сто лет тому назад подушками белела
Складная лёгкая постель,
И странно вытянулось глиняное тело, -
Кончался века первый хмель.

Среди скрипучего похода мирового -
Какая лёгкая кровать!
Ну что же, если нам не выковать другого,
Давайте с веком вековать.

И в жаркой комнате, в кибитке и в палатке
Век умирает, - а потом
Два сонных яблока на роговой облатке
Сияют перистым огнём.

1924

——————————

ЛЕНИНГРАД

Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.

Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,

Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.

Петербург! я еще не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера.

Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.

Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,

И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.

Декабрь 1930