Юлия Друнина

превод: Василка Хинкова

ПРОЩАВАНЕ

Тихо флейтите плачат, ридаят валдхорни,
на маестрото свой, Смърт наречен, покорни.
А вдовицата мисли, че трябва да млъкнат,
този, дето изпращат, в печал не помръкна.
(От четирсет и първа воюва комбата,
свърши комдив в четирсет и пета войната.)
Tой, да може, би викнал: „Ей, дяволи, спрете,
упокой не е нужен, по-бодро, момчета!
За какво ми са ваште рапсодии жални,
марш за поход свирете, войници печални!”

Плачат флейтите, мъка валдхорните дави,
до ковчега във траур жена приближава.
С мъка сдържа сълзите, не иска да плаче,
музикантите с крачка отмерена крачат.
В миг вдовицата зорко в жената се вгледа,
ах, разбира се, знае тя скулите бледи!
Бе в комбата видяла отдавнашно фото
на свързочница млада от тяхната рота.
Светлина бе огряла лицето девиче
от сияние, дето любов се нарича…
Все тъй ярка и жива трептя светлината
над девойката бледа от фронта, която
със комбата отстъпва, прехапала устни,
а комдива в четирсет и пета напусна,
щото умно сърцето така й подсказа,
че той минало скъпо в душата си пази -
ни жена ще успее, ни син да забрави.
Затова тя комдива обичан остави
и посрещаше дните сама на земята,
и виновна, виновна бе само войната…
Дълго още сънува комдивът ония
рамене под шинела и гладката шия,
и моминските скули, и ласката млада…
Ах, комдив! Щом обичаш, ще трябва да страдаш!…
Ни веднъж не го пита за нищо жена му,
че в сърцето таеше тя сила голяма,
че добра бе и умна, със щедрост богата,
че виновна, виновна бе само войната!…

Бавно флейтите стихват, валдхорните спират,
две жени, свели поглед, безмълвно замират.
Две сърца в тишината туптят учестено
и мълчат две вдовици, от мъка сломени…

1976

—————————–

ПРОЩАНИЕ

Тихо плакали флейты, рыдали валторны,
Дирижеру, что Смертью зовется; покорны.
И хотелось вдове, чтоб они замолчали -
Тот, кого провожали, не сдался б печали.
(Он войну начинал в сорок первом, комбатом,
Он комдивом закончил ее в сорок пятом.)
Он бы крикнул, коль мог:
- Выше голову, черти!
Музыканты, не надо подыгрывать смерти!
Для чего мне рапсодии мрачные ваши?
Вы играйте, солдаты, походные марши!

Тихо плакали флейты, рыдали валторны,
Подошла очень бледная женщина в черном.
Всё дрожали, дрожали припухшие губы,
Всё рыдали, рыдали военные трубы.
И вдова на нее долгим взглядом взглянула:
Да, конечно же, эти высокие скулы!
Ах, комдив! Как хранил он поблекшее фото
Тонкошеей девчонки, связистки из роты.
Освещал ее отблеск недавнего боя
Или, может быть, свет, что зовется любовью.
Погасить этот свет не сумела усталость…
Фотография! Только она и осталась.
Та, что дни отступленья делила с комбатом,
От комдива в победном ушла сорок пятом,
Потому что сказало ей умное сердце:
Никуда он не сможет от прошлого деться -
О жене затоскует, о маленьком сыне…
С той поры не видала комдива доныне,
И встречала восходы, провожала закаты
Все одна да одна - в том война виновата…
Долго снились комдиву припухшие губы,
Снилась шейка, натертая воротом грубым,
И улыбка, и скулы высокие эти!..
Ах, комдив! Нет без горечи счастья на свете!.
А жена никогда ни о чем не спросила,
Потому что таилась в ней умная сила,
Потому что была добротою богата,
Потому что во всем лишь война виновата…

Чутко замерли флейты, застыли валторны,
И молчали, потупясь, две женщины в черном.
Только громко и больно два сердца стучали
В исступленной печали, во вдовьей печали…

1976