БРЕЗИ
превод: Петко Недялков
БРЕЗИ
Аз обичам да шумят брезите
и листа да падат от брези.
Слушам и напират пак сълзите
в тез очи, забравили сълзи.
Всеки миг из паметта пропъден
ще изпълни с кръв сърдечен зов.
Ще боли и радостно ще бъде,
сякаш някой шепне за любов.
Прозата, уви, тя побеждава:
повеят на свъсените дни,
че бреза, все същата, такава
и на маминия гроб шуми.
Тате на война куршум убил го,
зад стобора ни се носел звук:
шум на кошер с вятъра е вдигал
листопадът жълт отново тук.
Моя Рус, обичам ти брезите,
аз израстнах с твоите брези!
Затова напират пак сълзите
в тез очи, забравили сълзи.
196?
—————————–
ЗИМНА ПЕСЕН
В селото има огнища запалени -
не пророкувай тъга -
още звездите очите ни галят ли,
тихо блести ли снега.
Светят звездите в нощта изумрудена,
бърза вода под леда.
Срещах аз в пътя си трудности, трудности,
де си, печална съдба?
Мило момиче усмивка отправя ми,
сам съм усмихнат и млад.
Трудното, трудното - всичко забравя се.
Светли звездите горят.
Кой довери ми, че в буря погубени,
ниви обрасли мълчат?
Кой ще оплаква надежди изгубени?
Кой го измисли туй, брат?
В селото има огнища запалени -
не пророкувай тъга -
още звездите очите ни галят ли,
тихо блести ли снега.
1965
—————————–
СРЕДНОЩНА ПЕСЕН
Когато в прозорчето мръкна,
той реши - тази нощ ще будува.
И с клечката нервно щом цъкна,
по навик жена си напсува.
Над чашата водка унесен,
мърмореше сякаш магьосник.
И дълго самотната песен
да стихне не можеше после.
Ревеше дете зад стената,
с ругателства смесен бе плачът.
Бе вън от кръга на тъгата,
далеч, мисълта на пияча.
Без нищо да прави задълго,
а сякаш да слуша как пее,
жена му следеше безмълвно
как сянката му се чернее.
И само просветне ли храбър
с фенерчето страж, тя с тревога
шептеше: „Не трябва! Не трябва!
Да чуят съседите могат”.
Той стана, страшилище цяло:
„Аз пия! Защо да не може!?”
Жена му извърната тялом,
възкликна: „О, Господи боже!”
Дордето сама се съблече,
съблече се той да си легне,
и пееше - славей увлечен,
а плачеше тя - непотребна.
1965
—————————–
ЗИМУВАНЕ В ЧИФЛИКА
Безкрайна нощ - денят тъй кратък,
но зад прозореца, навред
пристъпва ужасът проклет.
Елхи към гробището, татък
проскърцват. По стъклото - лед.
През разтопилото се кръгче
понякога поглеждам ням.
Нощта! - в полето нито стръкче,
лесът е тайнствен и голям.
Защо все там, където диво
и страшно тъмен лес мълчи,
очи среднощни, в упор, живи,
поглеждат - моите очи?
Защо? Не знам. Сърцето стине
в такава нощ, но аз разбрах:
добре съм в моята пустиня,
от тъмното не ме е страх.
Не съм сам в цялата вселена:
баянът, книгите са с мен,
подобно муза окрилена -
и брезов огън вдъхновен.
1966
—————————–
НАД ВЕЧНИЯ ПОКОЙ
Припомням си, как в детските игри
затичан най-безгрижно по баира,
аз гробището изведнъж открих,
сред кръстове внезапно как замирам.
Там сякаш фантастични небеса
мълчат тъй страховити и вълшебни,
че даже маргаритките не са
от този свят, а - същества неземни.
Удавено в мъглата - млечен вир,
тъй глухо гробището спеше.
Такава смърт и белота безспир
извираха и в мене безутешно.
Тъгата прежна, светостта добра
на родния си край в мъглите дирех.
Как исках аз да падна, да умра,
прегърнал маргаритките, умиращ.
Съгласен съм - зад хиляди земи
животът да ме носи. Нека мене
виелица-надежда да плени
и по земята смело да поеме.
При маргаритките ще ида аз
усетя ли, че краят е наблизо,
там всеки смъртен в своя сетен час
погребан е в такава бяла риза.
1966
—————————–
***
Наслаждавайки се смело
на студа и вечерта,
скитам, скитам аз по бели
селски хълмове в нощта.
Погледът блуждае. Хладно,
сънното небе зове,
а слухът улавя кратки,
приглушени гласове.
Нивга в роден край забравен,
дето тънък лед стърчи,
нивга аз не съм тъй страдал,
скитал със сълзи в очи.
Всичко бе - любов и радост,
щастието - сладък блян.
Всичко бе - покой и святост,
роден край, в мъгли скован.
Скитам аз и чувам песен,
а в тютюневата гръд
пак хрипти въпрос нелесен:
де отвежда моят път?
1966
—————————–
***
Ден седми - никого дъждът не радва
и няма никой да го укроти,
все по-начесто ужас се прокрадва
дали не ще селцето потопи?
Сено, дъски повлича водоемът.
Към пътя, в тиня смътно очертан,
по дъното, каруците поемат,
потънал е и черният харман.
Превръщат се в морета езерата,
река е станал всеки път
и няма праг висок - да спре водата,
семейни котви - да я удържат.
От седмица вали. И втора лее.
По-скръбно нещо има ли, нима,
от безпросветното небе и
безжизнената водна равнина?
Подгизнало е гробището цяло,
оградата - и тя едва стърчи.
Тъй както крокодили, гънат тяло
ковчези, само чийто гръб личи.
Ту удрят се един о друг, изплуват
под резкия нестихващ дъжд
и после често ще сънуват
останките как чезнат изведнъж.
Добре, че нависоко са селата.
Мъжете, леко кимвайки с глава,
в спасителните лодки над водата,
сред хълмове и сред гори разлята,
разменяха по няколко слова,
а своите деца гълчаха строго,
спасяваха къщята и гадта,
окуражавайки се: „Слава Богу!
Дъждът отслабва… не остана много,
по старому ще тръгне пак светът!”
1966
—————————–
НОЩ НАД РОДНИЯ КРАЙ
Високи дъбове и вир дълбок.
Наоколо спокойно сенки плават.
Така е тихо - няма тук предлог
природата бедите да познава.
Така е тихо, сякаш нивга гръм
не е тревожил покривите селски.
Не шумоли и сламата навън,
ни лъх по езерото-вкаменелост.
Изрядко на дърдавец сънен вик…
Аз върнах се, не ще се нивга върне
това, което бе. Поне да звънне
и пак да оживее оня миг,
когато няма никакви беди,
когато сенките спокойно плават,
когато, както никога преди,
в живота няма за какво да страдам.
И сякаш цялата душа без жал,
възземана от тайнство и забрава,
отдава се на светлата печал -
тъй над света луната възсиява.
1967
—————————–
ОТПЛАВАНЕ
Тополи криви. Път, потънал в кал.
Бе време - чух на птиците крилата.
Изправих се, излязох през вратата
и тръгнах през полята с цвят узрял.
И… в писък на сирена прозвуча
чужбина, неизбежната разлъка.
За нищо още не изпитвах мъка,
далеч се взирах, без печал.
Пристанище сурово в късен час.
Искряха в мрачината папироси
и трапът стенеше. Навъсени матроси
подканяха с досада нас.
Но от полята изведнъж повя
тъгата по любов, по срещи кратки.
Отплавах… по-далече… по-нататък,
без да обръщам повече глава.
1967
—————————–
РАЗПЛАТА
Аз забравих какво е любов
и в града, под прожектора лунен,
толкоз пъти горях в клетвен зов,
че от спомена хваща ме лудост.
Но срамът, който блъска отвън
като страшна камбана ще звънне,
аз самотно ще викна насън,
ще се сепна, ще стана, ще тръгна.
Късно нощем ще скръцне врата.
Ще се точи безкрайна минута.
Като звяр там, на прага, ще спра,
търсещ пак любовта и уюта.
Пребледняла ще каже: Върви!
Всичко ти между нас забрави!
Аз за теб вече нищо не знача!
Отиди си! Не гледай, че плача!
И отново по горския път,
дето сватби навярно се вдигат,
безприютен и нощен, в снега
след веявица аз ще си ида.
1970
—————————–
НЕПОЗНАТ
Вървял в мрака, гладен, бездомен
и болен. Насреща му - сняг.
Пред прага на хижа, подгонен,
потърсил спасителен бряг.
Но вътре не пускали. С укор
зад тъмно и вехто перде,
старица отвърнала в упор:
„Бродяга, навярно крадец…”
Той тръгнал. Смразяващо стинел,
белеел озъбен снегът.
Брега на река той достигнал -
на пропаст дълбока брегът.
Той трепнал… свестил се… безумно
забравил се… тръгнал напред
и паднал без вик - нито дума -
той знаел - на път ще умре.
Опяли го с вой ветровете,
а хората кой, откъде
разбрали, мълвяли без трепет:
„Бродяга, навярно крадец…”
1971
БЕРЕЗЫ
Я люблю, когда шумят берёзы,
Когда листья падают с берёз.
Слушаю - и набегают слёзы
На глаза, отвыкшие от слёз.
Всё очнётся в памяти невольно,
Отзовётся в сердце и в крови?.
Станет как-то радостно и больно,
Будто кто-то шепчет о любви.
Только чаще побеждает проза,
Словно дунет ветер хмурых дней.
Ведь шумит такая же берёза
Над могилой матери моей.
На войне отца убила пуля,
А у нас в деревне у оград
С ветром и с дождём шумел, как улей,
Вот такой же жёлтый листопад…
Русь моя, люблю твои берёзы!
С первых лет я с ними жил и рос.
Потому и набегают слёзы
На глаза, отвыкшие от слёз…
196?
—————————–
ЗИМНЯЯ ПЕСНЯ
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь.
Светятся, тихие, светятся, чудные,
Слышится шум полыньи…
Были пути мои трудные, трудные.
Где ж вы, печали мои?
Скромная девушка мне улыбается,
Сам я улыбчив и рад!
Трудное, трудное - все забывается,
Светлые звезды горят!
Кто мне сказал, что во мгле заметеленной
Глохнет покинутый луг?
Кто мне сказал, что надежды потеряны?
Кто это выдумал, друг?
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь…
1965
—————————–
ПОЛНОЧНОЕ ПЕНЬЕ
Когда за окном потемнело,
Он тихо потребовал спички
И лампу зажег неумело,
Ругая жену по привычке.
И вновь колдовал над стаканом,
Над водкой своей, с нетерпеньем…
И долго потом не смолкало
Его одинокое пенье.
За стенкой с ребенком возились,
И плачь раздавался, и ругань,
Но мысли его уносились
Из этого скорбного круга…
И долго без всякого дела,
Как будто бы слушая пенье,
Жена терпеливо сидела
Его молчаливою тенью.
И только когда за оградой
Лишь сторож фонариком светит,
Она говорила: - Не надо!
Не надо! Ведь слышат соседи!
Он грозно вставал, как громила.
- Я пью, - говорил, - ну и что же?
Жена от него отходила,
Воскликнув: - О Господи Боже!..
Меж тем как она раздевалась,
И он перед сном раздевался,
Слезами она заливалась,
А он соловьем заливался…
1965
—————————–
ЗИМОВЬЕ НА ХУТОРЕ
Короткий день.
А вечер долгий.
И непременно перед сном
Весь ужас ночи за окном
Встает. Кладбищенские елки
Скрипят. Окно покрыто льдом.
Порой без мысли и без воли
Смотрю в оттаявший глазок.
И вдруг очнусь-как дико в поле!
Как лес и грозен и высок!
Зачем же, как сторожевые,
На эти грозные леса
В упор глядят глаза живые,
Мои полночные глаза?
Зачем? Не знаю. Сердце стынет
В такую ночь. Но все равно
Мне хорошо в моей пустыне,
Не страшно мне, когда темно.
Я не один во всей Вселенной.
Со мною книги, и гармонь,
И друг поэзии нетленной -
В печи березовый огонь…
1966
—————————–
НАД ВЕЧНЫМ ПОКОЕМ
Рукой раздвинув темные кусты,
Я не нашел и запаха малины,
Но я нашел могильные кресты,
Когда ушел в малинник за овины…
Там фантастично тихо в темноте,
Там одиноко, боязно и сыро,
Там и ромашки будто бы не те-
Как существа уже иного мира.
И так в тумане омутной воды
Стояло тихо кладбище глухое,
Таким все было смертным и святым,
Что до конца не будет мне покоя,
И эту грусть, и святость прежних лет
Я так люблю во мгле родного края,
Что я хотел упасть и умереть
И обнимать ромашки, умирая…
Пускай меня за тысячу земель
Уносит жизнь! Пускай меня проносит
По всей земле надежда и метель,
Какую кто-то больше не выносит!
Когда ж почую близость похорон,
Приду сюда, где белые ромашки,
Где каждый смертный
свято погребен
В такой же белой горестной рубашке..
1966
—————————–
***
Наслаждаясь ветром резким,
Допоздна по вечерам
Я брожу, брожу по сельским
Белым в сумраке холмам.
Взгляд блуждает по дремотным,
По холодным небесам,
Слух внимает мимолетным,
Приглушенным голосам.
По родному захолустью
В тощих северных лесах
Не бродил я прежде с грустью,
Со слезами на глазах.
Было все-любовь и радость,
Счастье грезилось окрест.
Было все - покой и святость
Невеселых наших мест…
Я брожу… Я слышу пенье…
И в прокуренной груди
Снова слышу я волненье:
Что же, что же впереди?
1966
—————————–
***
Седьмые сутки дождь не умолкает.
И некому его остановить.
Все чаще мысль угрюмая мелькает,
Что всю деревню может затопить.
Плывут стога. Крутясь, несутся доски.
И погрузились медленно на дно
На берегу забытые повозки,
И потонуло черное гумно.
И реками становятся дороги,
Озера превращаются в моря,
И ломится вода через пороги,
Семейные срывая якоря…
Неделю льет. Вторую льет… Картина
Такая - мы не видели грустней!
Безжизненная водная равнина,
И небо беспросветное над ней.
На кладбище затоплены могилы,
Видны еще оградные столбы,
Ворочаются, словно крокодилы,
Меж зарослей затопленных гробы,
Ломаются, всплывая, и в потемки
Под резким неслабеющим дождем
Уносятся ужасные обломки
И долго вспоминаются потом…
Холмы и рощи стали островами.
И счастье, что деревни на холмах.
И мужики, качая головами,
Перекликались редкими словами,
Когда на лодках двигались впотьмах,
И на детей покрикивали строго,
Спасали скот, спасали каждый дом
И глухо говорили: - Слава богу!
Слабеет дождь… вот-вот… еще немного…
И все пойдет обычным чередом.
1966
—————————–
НОЧЬ НА РОДИНЕ
Высокий дуб. Глубокая вода.
Спокойные кругом ложатся тени.
И тихо так, как будто никогда
Природа здесь не знала потрясений!
И тихо так, как будто никогда
Здесь крыши сел не слыхивали грома!
Не встрепенется ветер у пруда,
И на дворе не зашуршит солома,
И редок сонный коростеля крик…
Вернулся я - былое не вернется!
Ну что же? Пусть хоть это остается,
Продлится пусть хотя бы этот миг,
Когда души не трогает беда,
И так спокойно двигаются тени,
И тихо так, как будто никогда
Уже не будет в жизни потрясений,
И всей душой, которую не жаль
Всю потопить в таинственном и милом,
Овладевает светлая печаль,
Как лунный свет овладевает миром…
1967
—————————–
ОТПЛЫТИЕ
Размытый путь. Кривые тополя.
Я слушал шум - была пора отлета.
И вот я встал и вышел за ворота,
Где простирались желтые поля,
И вдаль пошел… Вдали тоскливо пел
Гудок чужой земли, гудок разлуки!
Но, глядя вдаль и вслушиваясь в звуки,
Я ни о чем еще не сожалел-
Была суровой пристань в поздний час.
Искрясь, во тьме горели папиросы,
И трап стонал, и хмурые матросы
Устало поторапливали нас.
И вдруг такой повеяло с полей
Тоской любви, тоской свиданий кратких!
Я уплывал… все дальше… без оглядки
На мглистый берег юности своей.
1967
—————————–
РАСПЛАТА
Я забыл, что такое любовь,
И под лунным над городом светом
Столько выпалил клятвенных слов,
Что мрачнею, как вспомню об этом.
И однажды, прижатый к стене
Безобразьем, идущим по следу,
Одиноко я вскрикну во сне
И проснусь, и уйду, и уеду…
Поздно ночью откроется дверь,
Невеселая будет минута.
У порога я встану, как зверь,
Захотевший любви и уюта.
Побледнеет и скажет:- Уйди!
Наша дружба теперь позади!
Ничего для тебя я не значу!
Уходи! Не гляди, что я плачу!..
И опять по дороге лесной
Там, где свадьбы, бывало, летели,
Неприкаянный, мрачный, ночной,
Я тревожно уйду по метели…
1970
—————————–
НЕИЗВЕСТНЫЙ
Он шел против снега во мраке,
Бездомный, голодный, больной.
Он после стучался в бараки
В какой-то деревне лесной.
Его не пустили. Тупая
Какая-то бабка в упор
Сказала, к нему подступая:
- Бродяга. Наверное, вор…
Он шел. Но угрюмо и грозно
Белели снега впереди!
Он вышел на берег морозной,
Безжизненной страшной реки!
Он вздрогнул, очнулся и снова
Забился, качнулся вперед…
Он умер без крика, без слова,
Он знал, что в дороге умрет.
Он умер, снегами отпетый…
А люди вели разговор
Все тот же, узнавши об этом:
- Бродяга. Наверное, вор.
1971
