Михаил Лермонтов

превод: Димитър Горсов

Източна повест

                   Посвещава се на
                   Александра Михайловна Верешчагина

На тебе - този дар незнаен,
на тебе - този труд смирен,
тъй пламенен, и тъй случаен,
ала от тебе вдъхновен.

Аз влача дните си в неволя,
но с твоя нежен лик в гръдта
все тъй неотразимо моля:
бъди мой ангел на смъртта!

Яви ми се в час на страдание,
на сетни мъки! И ми дай
целувка - знак за обещаната
заветна среща в свиден край!

О, изток - край на чудеса,
на обич и на сладострастия,
где розите искрят в роса,
где зрее всичко, не и щастие,
где буйно речните вълни
шумят и облаци се реят,
где в злато залезите греят
като в ония първи дни,
когато в хората съдбата
не беше сложила печата
на подлостта и на злината.
О, край на прелест непозната!…
Родината си в миг забравя
виделият те и остава
до гроба пленник без покой
на хубавиците надменни…
И знам: ще вярва неизменно
на всичко в тази повест той!

Да, има ангел на смъртта!
В часа на сетната разлъка
затваря нашите уста
с целувка; и събужда мъка
в нас погледът му… И неволно
от страх треперим… В този час,
дорде сърцето трепка болно,
изтръгва той дъха от нас…
Но тези срещи в дни далечни
за миг дарявали покой.
Над всяка жертва с глас сърдечен
изричал тайни думи той.
Умеел страсти да смразява
и в неговата власт било
на морните души да дава
надежда в страшното тегло.

Навред в безкрайната вселена
летял бе ангелът преди.
Към земния страх и беди
поглеждал все с душа надменна.
В нозете му благословени
непреломим покой растял.
Искрящ като звезда нетрайна,
той в полунощите блестял
и мамел смъртните, и в рая
отнасял техните души…
И бил щастлив. Защо ли тая
прегръдка вече ни души,
а ласките таят проклятие?
…………………………………..

Край брегове с лазурен цвят,
където в зноя ври водата,
на Индустан под небесата
ред сини хълмове мълчат.
Последният хълм - строг, отвесен -
скали високи е надвесил
над тъмните вълни; гнездят
орли по тях и кряскат врани;
рибарите, от страх терзани,
отбягват в мрака този кът.
Но там, зад диви храсти, в зноя,
сред змийски съсък и сред мрак,
се шири глуха пещера
като душа в свят непристоен,
като живот без цел и път,
като в очите на разбойник
таена хитрост в миг на смърт.
Луната лампа е за нея;
пред входа й вълни люлеят
свод бледосив и кротко бдят
ред палми и безспир мълчат.

Отдавна странник там живее,
клет, млад изгнаник, Зораим.
За него никой не милее.
В родината бе чужд, гоним…
Щастлив би бил, но към блаженство
в забави празни се стремил,
в човека дирел съвършенство,
а сам не по-добър е бил.
В нищожното съзрял величие
и безнадеждно гаснел в жал,
че щастието е двулично.
Към всички груб и безразличен,
бе с укор към света живял.
Нощта обичаше, горите,
но не и хората… Уви!,
от тях странеше… Не преви
душа под тежестта на дните.
В грях тъна, но не беше строг
в сърцето си - не го застави
да мрази… Обич бе раздавал.
И тя му бе единствен бог.
Той имаше една светиня
под тия димни небеса.
И тя му беше рай в пустинята.
И сън бе - сбъднат на часа…

В Ливан, високо в планините
расте гробовен кипарис.
Обвил го нежно, с порив чист,
бръшлян по клоните се сплита.
И нека вихри стръвно вият,
и бури нека го ломят,
не е сам той! - ще го обвие
с прощална жал бръшлянът млад…
Тъй чужд на всички, Зораим
не е самотен - има Ада.
Тя му е нежност и награда,
небесен дъх и цвят раним.
Тя тръпне в страст - с душа и плът.
Очите - две слънца - горят…
За нея всичко бе забава,
додето той се появи -
изгнаник с гордост величава
и с поглед твърд и ядовит.
И мигом я обзе желание
в очите му да влее плам,
та в мъртвото сърце невям
да шавнат обич и желание.
И тя успя. И Зораим
обичаше и бе любим.
Такава обич, дръзка, мила,
смърт само би я преломила!

В небето синята луна
сред рая звезден засиява.
И пещерата озарява
пак лъч от хладна светлина,
додето люшната вълна
брега спокоен приласкава,
Аз помня - точно в този час
как затаен и нежен глас,
подет от музика красива,
над низ от хълми се разлива -
тъй прелестен и волнокрил…
Но кой ли демон туй вълшебство
с власт ненаситна бе сломил?

Почти без чувства, с лик унил,
на смъртното си ложе бедства,
умира Ада… Вятър благ,
страните й не освежава.
Под клепките, в полузабрава,
зари очите дирят пак.
Напразно! Сводът не просветва.
Небе тя няма пак приветно
да види… Ще принадлежи
на друг свят - свят без зли лъжи.
С боязън тръпна коленичил
стои до нея Зораим,
загледан в образа обичан,
отдаден и неутешим.
В ръката му дотлява бледна
девическата хладна длан,
топят се силите последни…
„Не, - мисли той с дух изтерзан, -
за болестта непоносима
лек има и е излечима.”
Лъчът надежда в самота
теши тъй в страшен миг света.
Тогава даже и да няма
утеха, жадно дири знак
сърцето и тупти с измамата
за чудо… И го чака пак.

В туй време в южните простори
бе ангелът тих на смъртта
летял… И мигом му се стори,
че чува плач - стон на кръвта.
И по-бърз и от мигновение
към пещерата полетя.
С услада сетното мъчение
той искаше да подмени.
И върху устните на Ада
в миг за целувка лик склони.
Туй бе й отдих, и отрада…
Но може би не бе видял
как Зораим бди отмалял,
и в горест непосилни страда.
Но скоро го съзря: мълчи
той с укор в мрачните очи…
И ангелът смутен потръпна.
И тази скръб го нарани.
Да кажа ли? - дори в престъпност
сам себе си той обвини.
Отнел бе той на Зораима
единствената му любима.
А любовта му бе в света
по-силна даже от смъртта.
Не плачеше той… Но тъй ясно
по мраморното му чело
личеше мъката ужасна
от връхлетялото го зло.
Бе ангелът до днес узнал,
че непреодолима жал
ехти в студеното мълчание.
Лек е плачът… Най-кобен дял
таи зловещото мълчание.

И се замисли, и реши,
в чест на небесната си слава,
нещастника да утеши.
Нали сам Бог не забранява
да е човекът награден.
И мигом той душа вселява
в трупа, внезапно вкочанен…
И, чудо! - кръв в плътта студена
потича, устните трептят,
и пак очите озарени
под мигли сенчести искрят.
Тъй ангелът се сля охотно
с обичащите този свят.
Но в границите на живота
умът е слаб и в него спят
дни мъртви. В паметта неясна
мечти се струпват в странен сбор.
Те в Ада заблестяват страстно
като в нощ ясна - метеор.
Но всичко й е вече смешно,
на странни възли е звено,
и чувства, трайни като вечност,
обединяват се в едно.
На своя мил тя пак дарява
любов и страст, в порядък стар,
като че смърт не е свистяла
в кръвта й с ледовита жар.

Веднъж върху скала крайбрежна,
загледан в морските вълни,
изгнаникът в прегръдка нежна
бе свойта Ада прислонил.
Играеха лъчите златни
в широкия син океан;
под тях, от вятър залюлян,
бял кораб затрептя в мъглата.
Очи блуждаещи и черни
взря Ада в милото лице
и долови: кипят неверни,
зли бури в младото сърце.
Загледан в кървавата клада
на залеза, разстлан далеч,
покорната ръка на Ада
взе той и чу тя странна реч:
„Не, няма тук съдба печална
да влача като глух зандан.
Роден съм волен, с дух, призван
дни робски да ломи без жалост.
Не тих дял! - в битки чаша славна
изпил бих гордо пред смъртта.
Виж как блаженството в света
с ленива тягост ни отравя!
Нали все някога в пръстта
ще легнем в жалка самота?
Кажи ми, мигар само гробът
е неотменната следа,
оставаща тук след беда
от жалката съдба на роба?
Как да дочакам край такъв?
Ей там, зад низ била високи,
царете, с армии жестоки,
подготвят бран, жадуват кръв.
И всеки иска да е пръв…
И утре, щом се зазори,
меч върху меч ще заискри,
и вой, и стонове невинни
ще екнат в мрачните долини…
Ще ида там! И ще съм воин
при праведните - горд, достоен…
Сломен не ме очаквай! Може
по-скоро скитница-вълна
в обратен път, на тишина,
под родно каменно подножие
да се стаи… Но с помощ божия
щом победим, кълна се аз,
ще дойда с дарове красиви
от злато, бисер и атлаз..
И след беди немилостиви
ще заживеем с теб щастливо.
Аз знам: в живота любовта
героя смел не подминава!
Все пак… стоял бих… ако жалиш…
Но, мила! - трябва да мъстя…
Повярвай: няма мирна участ
в гръдта ми да всели покой…
Но ти бледнееш… Що се случи?
Защо заплака, ангел мой?”
С тъга девойката отвръща:
„Нали си виждал как прегръща
потокът сведения цвят?
Водата щом спи и не шава
цветът там цял се отразява,
но храстите щом зашумят
и вятър слезе над потока
сред сенчестата тишина,
нима цветът в една посока
не тръгва с младата вълна?
Така и нас в едно е сляла
съдбата - аз да бъда цвят,
а ти - вълна на този свят.
Скърбиш ли ти, аз тръпна цяла…
Кой знае дали този час
не е последният за нас…”

Защо в поля благословени
куп мирти аромат струят,
щом властелините надменни
и този край ще осквернят?
Пак ще облее кръв тревата,
и вместо птици, в небесата
безчет стрели ще полетят,
и слънцето ще загрозят.
Ще сепнат бранните стенания
и славеите… В дълъг път
задружно те ще отлетят
да дирят долини уханни,
където дните са спокойни,
и розата на любовта
с пета зловеща мрачен воин
не стъпква озверял в калта.

Чуй!… тропот…. в прах са небесата…
Тръба пред кървав бой ехти.
Летят стрели… И долината
по всички краища кънти.
Едва изгрялото светило
от ясните си висоти
с тревожен блясък е покрило
доспехите на всяка рат.
Войските бързо приближиха
и в гневен хаос се сразиха…
Сред брони, копия и смрад
самите те се удивиха.
Но никой не смири мъстта,
тъй грозна бе и силна тя.

Ужасен беше този сблъсък -
две бури сляха се в една;
гръм с гръм се сплете; и вилня
сечта под мечовете лъскави…
Потече на реки кръвта.
И като сенки знамената
плющяха вкупом над тълпата;
и стон от всякоя уста
излиташе преди смъртта…
Застлаха трупове полята.
Но най-накрая, победен,
врагът отстъпи… Виж! - отчаян -
боец как там, без съпротива,
ранен пълзи; и унизен
с тревите кървави се слива -
беглец, но с край предизвестен…
Един все още не унива,
макар че плътно обкръжен,
очаква гибел… Изранен,
с другари мъртви обграден,
се бие той - смел и самин…
Не е той цар, ни царски син,
макар че с горд и с укоризнен
вид срещна тая орда зла…
Но мигом изсвистя стрела
и младия витяз, пронизан,
назад безшумно полетя…
Обилно бликаше кръвта,
но устните, почти безжизнени
стон не отрониха… С див вик,
от звън надгробен по-ужасен,
врагът отмина… Тъй ли гасне
кошмар ужасен в кратък миг?…

От планината камениста,
стаена в пещерния скут,
с душа на ангел - смутна, чиста,
се вглежда Ада в боя лют.
Дъхът й блика отривисто,
сърцето й трепти от жал,
сълзи под миглите напират
и тежки сенки разпростира
денят, в очите й замрял…
О, Боже, всичко би отдал,
очи такива който срещне!
Но Зораим бе пожелал
път кървав в битките зловещи…
Безумец, как не оцени
дареното в ония дни.
Как не узна, че онзи нежен,
свят ангел рая безметежен
напусна - Ада да спаси?
Нали и други безотрадно
го чакаха, а той реши
да услади теб. Но на Ада
молбите хладно стъпка ти.
Възможно ли е след мечти
безумни да летиш в света?
Тя гледа, чака… Но напразно.
Обзет от гняв и от омраза,
далече враг врага догонва,
а тук, над ратна шир, зловонна
леш тегне… Пие кръв пръстта.
Уви! Къде е оня жител
на рая, - ангел на смъртта,
като божествен утешил
да слезе, да смири скръбта?
Но гасне слънцето… А в мрака,
все тъй самичка, Ада чака…

И тя се спусна там, където
е цяло в трупове полето.
Дъха й ужасът смрази.
Така с надежда и боязън
невинният върви към казън.
Страхът душата унизи
и зло предчувствие я жегна -
назад пак иска да побегне…
Но превъзмогва любовта
дори и ужаса в света…
Страните ледени бледнеят,
главата рухва на гръдта.
Така цветецът пламенеещ
край гроб увяхва над пръстта…
Къде е Зораим? Дали
смъртта над него се смили
или след удар груб и той
е паднал в яростния бой?
Но кой лежи там в кръв, пронизан
от тежка, яростна стрела?
Комай е жив… Но се изнизва
животът му неудържим….
Но кой е той? О, Боже!.. Зораим!…

„Ти тук?.. Сега?.. Защо ли, Ада?
За мене тук не си услада!
Не трябваше на смърт и бран
да даваш непосилна дан!
В страх утре всичко ще си спомняш…
Тук те доведе любовта.
А аз съм тичал след погрома,
аз следвах жаждата в кръвта.
И ето го мигът безславен -
тук аз навек ще спя в забрава.
Сам дирих своята беда.
И гина… Първата звезда
ще възвести за нас разлъка.
Подай ръка! Прости, че пъкъл
ти нося, вместо свобода!
Вината си разбирам… Да -
от днес без близки, без надежда
ще скиташ… Друг с десница нежна
едва ли вече ще реши
отново да те утеши.

Любима, ласките ти скъпи,
защо тъй сладостно пламтят?
Скръбта те няма да смекчат!
Те само будят в мене скръб и
жал, че съм бил щастлив и аз.
Поне да можех в този час
за миг единствен да забравя,
че спомени в света остават.
Към мене хлад и смърт пълзят.
Как бих помислил, че съм млад,
че бих могъл с теб и сега
да дишам в тишина дълбока
под палмите покрай брега.
Но бил до тук на дните срока!…
Гадател в моя край отдавна
ми бе предсказал участ славна.
Той казваше, че в бъдещ час
свят подвиг ще извърша аз
и името ми ще се слави
сред много хора и държави.
Но…” Тук като далечен звън
на арфа стихнаха словата..
Очите странно потъмняха
и той потъна в тежък сън…

Но тази болка не разбира,
с целувки Ада протестира,
забравила, че няма тя
на ранна младост прелестта,
че тя не може с глас беззлобен
да разпростре безчет лъчи,
ни с дъх на слезлия в задгробния
мрак мъките да облекчи…
В туй време, надалеч под свода,
една елмазена звезда
изгря и блясък благороден
разля прозирна резеда.
Тя светеше, но без да знае
какво огрява и в чий кът.
Все пак, с лъч жив и не случаен
сгря жертвата на ранна смърт.
На милите целувки вече
едва отвръща Зораим.
Застиват думите в раним
простор далече и далече.
Сълзите вече не горят
лицето му - то тъне в хлад.
Но кръв от раните се лее
и с остър писък, като дух,
над гаснещия, в мрака глух,
прелита сова ненадейно.
С очи, смразени от тъга,
боецът в младата звезда
прощално в мрака гъст се взря;
погледна милата си Ада;
въздъхна… трепна… и замря…
Това бе краят… С устни сиви,
с гледци избелени и диви,
по-страшен бе ликът в смъртта
от всичко страшно на света…

Чия ли сянка там в прозрачна
мъгла, като тих лъч от здрача,
изопна в бездната следа
и стигна първата звезда.
Венецът й сребрист проблясна,
и се разискри, и угасна.
И преди ранните зари
навек тя в бездната се скри.
Бе ангел на смъртта туй! Властно
захвърли бремето ужасно
на този свят и на часа
се вниза в други небеса.
Там туй, с което тук бе свикнал,
ще срещне пак и ще обикне.

Все същият е той - и с власт,
неподменима с друга страст.
Затихна с минали вълнения
като сън призрачен скръбта.
И в него хладното презрение
остана само към света:
но той пак за любим приятел
готов бе дръзко да мъсти.
За н е г о тая небятност
сам в себе си е приютил.
Той може светове далечни
в единствен миг да покори
и с огнен взор да озари
години, векове и вечност.
Но Ангелът млад на смъртта
сломи сам свойта доброта.
Разбра той: никой състрадание
не заслужава на света!
Не милост тук, а наказание
да чакат всички пред смъртта.
Те са коварни и жестоки,
и следват предано порока
от ранни дни до своя край…”
Тъй мислеше - и прав бе май…

От тия дни е все тъй злобен
дъхът му… В погледа му бдят
закани зли за Страшен съд.
Гласът му е могъщ и кобен.
А ледените му обятия
в нас будят ужас и проклятия…

4 септември 1831 година

—————————–

АНГЕЛ СМЕРТИ

                 Посвящается А. М. В.

Тебе - тебе мой дар смиренный,
Мой труд безвестный и простой,
Но пламенный, но вдохновенный
Воспоминаньем и - тобой!

Я дни мои влачу тоскуя
И в сердце, образ твой храня.
Но об одном тебя прошу я:
Будь ангел смерти для меня.

Явись мне в грозный час страданья,
И поцелуй пусть будет твой
Залогом близкого свиданья
В стране любви, в стране другой!

Златой Восток, страна чудес,
Страна любви и сладострастья,
Где блещет роза - дочь небес,
Где всё обильно, кроме счастья;
Где чище катится река,
Вольнее мчатся облака,
Пышнее вечер догорает,
И мир всю прелесть сохраняет
Тех дней, когда печатью зла
Душа людей, по воле рока,
Не обесславлена была,
Люблю тебя, страна Востока!
Кто знал тебя, тот забывал
Свою отчизну; кто видал
Твоих красавиц, не забудет
Надменный пламень их очей,
И без сомненья верить будет
Печальной повести моей.

Есть ангел смерти; в грозный час
Последних мук и расставанья
Он крепко обнимает нас,
Но холодны его лобзанья,
И страшен вид его для глаз
Бессильной жертвы; и невольно
Он заставляет трепетать,
И часто сердцу больно, больно
Последний вздох ему отдать.
Но прежде людям эти встречи
Казались - сладостный удел.
Он знал таинственные речи,
Он взором утешать умел,
И бурные смирял он страсти,
И было у него во власти
Больную душу как-нибудь
На миг надеждой обмануть!

Равно во все края вселенной
Являлся ангел молодой;
На всё, что только прах земной,
Глядел с презрением нетленный;
Его приход благословенный
Дышал небесной тишиной;
Лучами тихими блистая,
Как полуночная звезда,
Манил он смертных иногда,
И провожал он к дверям рая
Толпы освобожденных душ,
И сам был счастлив. - Почему ж
Теперь томит его объятье,
И поцелуй его - проклятье?
. . . . . . . . . .
Недалеко от берегов
И волн ревущих океана,
Под жарким небом Индостана,
Синеет длинный ряд холмов.
Последний холм высок и страшен,
Скалами серыми украшен,
И вдался в море; и на нем
Орлы да коршуны гнездятся,
И рыбаки к нему боятся
Подъехать в сумраке ночном.
Прикрыта дикими кустами
На нем пещера есть одна -
Жилище змей - хладна, темна,
Как ум, обманутый мечтами,
Как жизнь, которой цели нет,
Как недосказанный очами
Убийцы хитрого привет.
Ее лампада - месяц полный,
С ней говорят морские волны,
И у отверстия стоят
Сторожевые пальмы в ряд.

Давным-давно в ней жил изгнанник,
Пришелец, юный Зораим.
Он на земле был только странник,
Людьми и небом был гоним.
Он мог быть счастлив, но блаженства
Искал в забавах он пустых,
Искал он в людях совершенства,
А сам - сам не был лучше их;
Искал великого в ничтожном,
Страшась надеяться, жалел
О том, что было счастьем ложным,
И, став без пользы осторожным,
Поверить никому не смел.
Любил он ночь, свободу, горы,
И всё в природе - и людей -
Но избегал их. С ранних дней
К презренью приучил он взоры,
Но сердца пылкого не мог
Заставить так же охладиться:
Любовь насильства не боится,
Она - хоть презрена - всё бог.
Одно сокровище - святыню
Имел под небесами он;
С ним раем почитал пустыню…
Но что ж? всегда ли верен сон?..

На гордых высотах Ливана
Растет могильный кипарис,
И ветви плюща обвились
Вокруг его прямого стана;
Пусть вихорь мчится и шумит
И сломит кипарис высокой, -
Вкруг кипариса плющ обвит:
Он не погибнет одиноко!..
Так, миру чуждый, Зораим
Не вовсе беден - Ада с ним!
Она резва, как лань степная,
Мила, как цвет душистый рая;
Всё страстно в ней, и грудь и стан,
Глаза - два солнца южных стран.
И деве было всё забавой,
Покуда не явился ей
Изгнанник бледный, величавый,
С холодной дерзостью очей;
И ей пришло тогда желанье -
Огонь в очах его родить
И в мертвом сердце возбудить
Любви безумное страданье,
И удалось ей. - Зораим
Любил - с тех пор, как был любим;
Судьбина их соединила,
А разлучит - одна могила!

На синих небесах луна.
С звездами дальними сияет,
Лучом в пещеру ударяет;
И беспокойная волна,
Ночной прохладою полна,
Утес, белея, обнимает.
Я помню - в этот самый час
Обыкновенно нежный глас,
Сопровождаемый игрою,
Звучал, теряясь за горою:
Он из пещеры выходил.
Какой же демон эти звуки
Волшебной властью усыпил?..

Почти без чувств, без дум, без сил,
Лежит на ложе смертной муки
Младая Ада. Ветерок
Не освежит ее ланиты,
И томный взор, полуоткрытый,
Напрасно смотрит на восток,
И утра ждет она напрасно:
Ей не видать зари прекрасной,
Она до утра будет там,
Где солнца уж не нужно нам.
У изголовья, пораженный
Боязнью тайной, Зораим
Стоит - коленопреклоненный,
Тоской отчаянья томим.
В руке изгнанника белеет
Девицы хладная рука,
И жизни жар ее не греет.
«Но смерть, - он мыслит, - не близка!
Рука - не жизнь; болезнь простая -
Всё не кончина роковая!»
Так иногда надежды свет
Являет то, чего уж нет;
И нам хотя не остается
Для утешенья ничего,
Она над сердцем всё смеется,
Не исчезая из него.

В то время смерти ангел нежный
Летел чрез южный небосклон;
Вдруг слышит ропот он мятежный,
И плач любви - и слабый стон,
И, быстрый как полет мгновенья,
К пещере подлетает он.
Тоску последнего мученья
Дух смерти усладить хотел,
И на устах покорной Ады
Свой поцелуй напечатлел:
Он дать не мог другой отрады!
Или, быть может, Зораим
Еще замечен не был им…
Но скоро при огне лампады
Недвижный, мутный встретив взор,
Он в нем прочел себе укор;
И ангел смерти сожаленье
В душе почувствовал святой.
Скажу ли? - даже в преступленье
Он обвинял себя порой.
Он отнял всё у Зораима:
Одна была лишь им любима,
Его любовь была сильней
Всех дум и всех других страстей.
И он не плакал, - но понятно
По цвету бледному чела,
Что мука смерть превозмогла,
Хоть потерял он невозвратно.
И ангел знал, - и как не знать?
Что безнадежности печать
В спокойном холоде молчанья,
Что легче плакать, чем страдать
Без всяких признаков страданья.

И ангел мыслью поражен
Достойною небес: желает
Вознаградить страдальца он.
Ужель создатель запрещает
Несчастных утешать людей?
И девы труп он оживляет
Душою ангельской своей.
И, чудо! кровь в груди остылой
Опять волнуется, кипит;
И взор, волшебной полон силой,
В тени ресниц ее горит.
Так ангел смерти съединился
Со всем, чем только жизнь мила;
Но ум границам подчинился,
И власть - не та уж, как была,
И только в памяти туманной
Хранит он думы прежних лет;
Их появленье Аде странно,
Как ночью метеора свет,
И ей смешна ее беспечность
И ей грядущее темно,
И чувства, вечные как вечность,
Соединились все в одно.
Желаньям друга посвятила
Она все радости свои,
Как будто смерть и не гасила
В невинном сердце жар любви!..

Однажды на скале прибрежной,
Внимая плеск волны морской,
Задумчив, рядом с Адой нежной,
Сидел изгнанник молодой.
Лучи вечерние златили
Широкий синий океан,
И видно было сквозь туман,
Как паруса вдали бродили.
Большие черные глаза
На друга дева устремляла,
Но в диком сердце бушевала,
Казалось, тайная гроза.
Порой рассеянные взгляды
На красный запад он кидал,
И вдруг, взяв тихо руку Ады,
И обратившись к ней, сказал:
«Нет! не могу в пустыне доле
Однообразно дни влачить;
Я волен - но душа в неволе:
Ей должно цепи раздробить…
Что жизнь? - давай мне чашу славы,
Хотя бы в ней был смертный яд,
Я не вздрогну - я выпить рад:
Не все ль блаженства - лишь отравы?
Когда-нибудь всё должен я
Оставить ношу бытия…
Скажи, ужель одна могила
Ничтожный в мире будет след
Того, чье сердце столько лет
Мысль о ничтожестве томила?
И мне покойну быть? - о нет!..
Взгляни: за этими горами
С могучим войском под шатрами
Стоят два грозные царя;
И завтра только что заря
Успеет в облаках проснуться,
Труба войны и звук мечей
В пустыне нашей раздадутся.
И к одному из тех царей
Идти как воин я решился,
Но ты не жди, чтоб возвратился
Я побежденным. Нет, скорей
Волна, гонимая волнами
По бесконечности морей,
В приют родимых камышей
Воротится. Но если с нами
Победа будет, я принесть
Клянусь тебе жемчуг и злато,
Себе одну оставлю честь…
И буду счастлив, и тогда-то
Мы заживем с тобой богато…
Я знаю: никогда любовь
Геройский меч не презирала,
Но если б даже ты желала…
Мой друг, я должен видеть кровь!
Верь: для меня ничто угрозы
Судьбы коварной и слепой.
Как? ты бледнеешь?.. слезы, слезы?
Об чем же плакать, ангел мой?»
И ангел-дева отвечает:
«Видал ли ты, как отражает
Ручей склонившийся цветок?
Когда вода не шевелится,
Он неподвижно в ней глядится,
Но если свежий ветерок
Волну зеленую встревожит,
И всколебается волна,
Ужели тень цветочка может
Не колебаться, как она?
Мою судьбу с твоей судьбою
Соединил так точно рок,
Волна - твой образ, мой - цветок.
Ты грустен, - я грустна с тобою.
Как знать? - быть может, этот час
Последний счастливый для нас!..»

Зачем в долине сокровенной
От миртов дышит аромат?
Зачем?.. Властители вселенной,
Природу люди осквернят.
Цветок измятый обагрится
Их кровью, и стрела промчится
На место птицы в небесах,
И солнце отуманит прах.
Крик победивших, стон сраженных
Принудят мирных соловьев
Искать в пределах отдаленных
Иных долин, других кустов,
Где красный день, как ночь, спокоен,
Где их царицу, их любовь,
Не стопчет розу мрачный воин
И обагрить не может кровь.

Чу!.. топот… пыль клубится тучей,
И вот звучит труба войны,
И первый свист стрелы летучей
Раздался с каждой стороны!
Новорожденное светило
С лазурной неба вышины
Кровавым блеском озарило
Доспехи ратные бойцов.
Меж тем войска еще сходились
Всё ближе, ближе, - и сразились;
И треску копий и щитов,
Казалось, сами удивились.
Но мщенье - царь в душах людей
И удивления сильней.

Была ужасна эта встреча,
Подобно встрече двух громов
В грозу меж дымных облаков.
С успехом равным длилась сеча,
И всё теснилось. Кровь рекой
Лилась везде, мечи блистали,
Как тени знамена блуждали
Над каждой темною толпой,
И с криком смерти роковой
На трупы трупы упадали…
Но отступает наконец
Одна толпа; и побежденный
Уж не противится боец;
И по траве окровавленной
Скользит испуганный беглец.
Один лишь воин, окруженный
Враждебным войском, не хотел
Еще бежать. Из мертвых тел
Вокруг него была ограда…
И тут остался он один.
Он не был царь иль царский сын,
Хоть одарен был силой взгляда
И гордой важностью чела.
Но вдруг коварная стрела
Пронзила витязя младого,
И шумно навзничь он упал,
И кровь струилась… и ни слова
Он упадая не сказал,
Когда победный крик раздался,
Как погребальный крик, над ним,
И мимо смелый враг промчался,
Огнем пылая боевым.

На битву издали взирая
С горы кремнистой и крутой,
Стояла Ада молодая
Одна, волнуема тоской,
Высоко перси подымая,
Боязнью сердце билось в ней,
Всечасно слезы набегали
На очи, полные печали…
О боже! - Для таких очей
Кто не пожертвовал бы славой?
Но Зораиму был милей
Девичьей ласки путь кровавый!
Безумец! ты цены не знал
Всему, всему, чем обладал,
Не ведал ты, что ангел нежный
Оставил рай свой безмятежный,
Чтоб сердце Ады оживить;
Что многих он лишил отрады
В последний миг, чтоб усладить
Твое страданье. Бедной Ады
Мольбу отвергнул хладно ты;
Возможно ль? ангел красоты
Тебе, изгнанник не дороже
Надменной и пустой мечты?..
Она глядит и ждет… но что же?
Давно уж в поле тишина,
Враги умчались за врагами,
Лишь искаженными телами
Долина битвы устлана…
Увы! где ангел утешенья?
Где вестник рая молодой?
Он мучим страстию земной
И не услышит их моленья…
Уж солнце низко - Ада ждет…
Всё тихо вкруг… он всё нейдет!..

Она спускается в долину
И видит страшную картину.
Идет меж трупов чуть дыша;
Как у невинного пред казнью
Надеждой, смешанной с боязнью,
Ее волнуется душа.
Она предчувствовать страшится,
И с каждым шагом воротиться
Она желала б; но любовь
Превозмогла в ней ужас вновь;
Бледны ланиты девы милой,
На грудь склонилась голова…
И вот недвижна! - Такова
Была б лилея над могилой!
Где Зораим? - Что, если он
Убит? - но чей раздался стон?
Кто этот раненый стрелою
У ног красавицы? Чей глас
Так сильно душу в ней потряс?
Он мертвых окружен грядою,
Но час кончины и над ним…
Кто ж он? - Свершилось! - Зораим.

«Ты здесь? теперь? - и ты ли, Ада?
О! твой приход мне не отрада!
Зачем? - Для ужасов войны
Твои глаза не созданы,
Смерть не должна быть их предметом;
Тебя излишняя любовь
Вела сюда - что пользы в этом?..
Лишь я хотел увидеть кровь
И вижу… и приход мгновенья,
Когда усну, без сновиденья.
Никто - я сам тому виной…
Я гибну! - Первою звездой
Нам возвестит судьба разлуку.
Не бойся крови, дай мне руку:
Я виноват перед тобой…
Прости! Ты будешь сиротой,
Ты не найдешь родных, ни крова,
И даже - на груди другого
Не будешь счастлива опять:
Кто может дважды счастье знать?

«Мой друг! к чему твои лобзанья
Теперь столь полные огня?
Они не оживят меня
И увеличат лишь страданья,
Напомнив, как я счастлив был;
О если б, если б я забыл
Что в мире есть воспоминанья!
Я чувствую, в груди моей
Всё ближе, ближе смертный холод.
О, кто б подумал, как я молод!
Как много я провел бы дней
С тобою, в тишине глубокой,
Под тенью пальм береговых,
Когда б сегодня рок жестокой
Не обманул надежд моих!..
Еще в стране моей родимой
Гадатель мудрый, всеми чтимый,
Мне предсказал, что час придет -
И громкий подвиг совершу я,
И глас молвы произнесет
Мое названье торжествуя,
Но…» Тут, как арфы дальней звон,
Его слова невнятны стали,
Глаза всю яркость потеряли
И ослабел приметно он…

Страдальцу Ада не внимала,
Лишь молча крепко обнимала,
Забыв, что у нее уж нет
Чудесной власти прежних лет;
Что поцелуй ее бессильный,
Ничтожный, как ничтожный звук,
Не озаряет тьмы могильной,
Не облегчит последних мук.
Меж тем на своде отдаленном
Одна алмазная звезда
Явилась в блеске неизменном,
Чиста, прекрасна как всегда,
И мнилось: луч ее не знает,
Что на земле он озаряет:
Так он игриво нисходил
На жертву тленья и могил.
И Зораим хотел напрасно
Последним ласкам отвечать;
Всё, всё, что может он сказать -
Уныло, мрачно - но не страстно!
Уж пламень слез ее не жжет
Ланиты хладные как лед,
Уж тихо каплет кровь из раны;
И с криком, точно дух ночной,
Над ослабевшей головой
Летает коршун, гость незваный.
И грустно юноша взглянул
На отдаленное светило,
Взглянул он в очи деве милой,
Привстал - и вздрогнул - и вздохнул -
И умер. С синими губами
И с побелевшими глазами,
Лик - прежде нежный - был страшней
Всего, что страшно для людей.

Чья тень прозрачной мглой одета,
Как заблудившийся луч света,
С земли возносится туда,
Где блещет первая звезда?
Венец играет серебристый
Над мирным, радостным челом,
И долго виден след огнистый
За нею в сумраке ночном…
То ангел смерти, смертью тленной
От уз земных освобожденный!..
Он тело девы бросил в прах:
Его отчизна в небесах.
Там всё, что он любил земного,
Он встретит и полюбит снова!..

Всё тот же он, и власть его
Не изменилась ничего;
Прошло печали в нем волненье,
Как улетает призрак сна,
И только хладное презренье
К земле оставила она:
За гибель друга в нем осталось
Желанье миру мстить всему;
И ненависть к другим, казалось,
Была любовию к нему.
Всё тот же он - и бесконечность
Как мысль он может пролетать,
И может взором измерять
Лета, века и даже вечность.
Но Ангел смерти молодой
Простился с прежней добротой;
Людей узнал он: «состраданья
Они не могут заслужить;
Не награжденье - наказанье
Последний миг их должен быть.
Они коварны и жестоки,
Их добродетели - пороки,
И жизнь им в тягость с юных лет…»
Так думал он - зачем же нет?..

Его неизбежимой встречи
Боится каждый с этих пор;
Как меч - его пронзает взор;
Его приветственные речи
Тревожат нас, как злой укор,
И льда хладней его объятье,
И поцелуй его - проклятье!..

1831 года сентября 4-го дня