ДЕМОН
превод: Димитър Горсов
ИЗТОЧНА ПОВЕСТ
ПЪРВА ЧАСТ
1.
Печален демон, дух-изгнаник,
изви над грешния ни свят,
и в спомен скъп усети ранни,
честити дни да се тълпят -
дни прелестни, когато светъл,
свят херувим, той тук летя,
когато бързаща комета,
с усмивка му прие привета
в далечната си самота;
когато през мъгли пространни
бе с тайни знания следил
полюшващите се кервани
на изначалните звезди;
когато сред безчет беди,
сам властелин в това творение,
бе победил злост и съмнение -
и страх не бе му изтерзал
ума, сред гмеж от дни бездомни…
И много… И не би успял
за всичко свидно да си спомни!
2
В пустинята световна той,
отдавна без приют се лута.
Летяха в тягостен безброй
век подир век, като минути -
еднообразен, скучен ред…
И, властелин в света, безчет
злини той сея без наслада,
но в тях - пръв майстор, с потекло -
отпор не срещна, ни преграда -
и му омръзна всяко зло.
3
Видя изгнаникът от Рая
Кавказ, с бял низ от върхове,
и как като елмаз сияе
Казбек там - с вечни снегове;
и как, като змия сред бездни,
между скали блести, и чезне
Дарял, под стръмни брегове;
как Терек, див като лъвица,
отметнал гривеста глава,
реве; и звяр могъщ, и птица,
кръжаща в чиста синева,
гневът му пенест ужасява;
видя в строг ред - един след друг -
безбройни облаци от юг
към север как го придружават;
и как, като сред тайнствен сън,
успокоените градини
все го следят; и как са сини
отблясъците на вълните;
видя и кули, в здрач мъглив,
как тънат из далечините,
и бдят там като страж ревнив,
и пазят на Кавказ вратите…
И див, и чуден бе светът,
дарен от Бог, ала Духът
вдън смисъла му не погледна,
ни тая пищност го смути…
И хлад върху лика му бледен
смрази жестоките черти…
4
И други приказни картини
видя в неотразим цъфтеж:
бе златна Грузия с градини,
като килим под полъх свеж…
Щастлив и пищен земен свят!…
Потрепнат злачните тополи
и ведри ручеи шумят,
и по дъната им се гонят
рой пeсъчинки; с меден глас
за хубавици горделиви
мил славей пее в розов храст;
платани тежки и дремливи,
бдят в кът, с бръшляни обграден;
и в пещерите, в хлад, весден
лежат елени боязливи;
живот и шум, и екове;
и хор от звучни гласове
край храсти ниски и лениви;
и сласт от жарки небеса;
и нощи - с дъхава роса
обилно в мрака навлажнени;
и в тях, като звезда стаена -
взор на грузинка, в таен кът…
Ала освен жестока завист
природата не породи
ни стон, ни нежност на Лукавия
в опустошените гърди…
А туй, що в спомена опази
след миг презря или намрази.
5
В обширен двор, уютен дом
Гудал отдавна си издигна….
След много мъки бе постигнат
разкош в красивото гнездо.
Под сянката му от зори
се сгушат сякаш стръмнините;
разсичат стъпала гранита
пред портите… По тях, с прикрит
лик от яшмак, в сив здрач ще мине,
към тихия Арагвин бряг,
Тамара - стройната княгиня,
вода да си налее пак.
6
Мълча години над скалата
домът безбурен на Гудал.
Но днес на пир се е събрал
народът там - ехти зурната,
ухаят ястия безброй…
Годява щерката си той.
Застлан е покривът с килими…
Невестата там от зори,
с прощални песни и игри,
седи сред дружките любими…
Но мръква… Слънцето се скри,
а още пляскат в такт ръцете
и, носена от песента,
пое невестата дайрето,
и лик привела, мигом тя
с умела длан го завъртя,
и устремена като птица,
ту спре за миг, ту затрепти,
и погледът ревнив блести
под завистливите ресници;
и вежди, черни като мрак,
навъсва, и вратле склонява,
а долу мъничкият крак
с омайващ полет отминава;
и смях звънлив разсипва тя,
с невинна, детска чистота.
Не бих сравнил дори луната
върху вълните през нощта,
с усмивката й благодатна,
сред свежестта на младостта…
7
Кълна се в залеза, в зората
и в ясната звезда среднощ,
че ни на Персия чедата,
ни някой властник, с дива мощ,
подобен образ е ласкал;
ни в тих харем, искрист фонтан,
под огъня на жарко пладне,
със струя бисерна и хладна
е плакал над подобен стан;
ни в час подлунен длан ревнива
се вмъкна някога в такива
къдрици чудни през нощта!…
Откакто Бог лиши от Рая
света, такава прелест - зная!
под южен зной не разцъфтя.
8
Тя за последен път танцува.
Уви! Щом утре отпътува
към друг край, с други ще общува
наследницата на Гудал…
Печална орис на робиня
ще влачи в чуждата родина,
в дом с чужда челяд, с чужди дял…
И често някакво съмнение
неволно стягаше гръдта,
но бяха нейните движения
тъй пълни с кротко умиление
и с тъй примамна простота,
че Демонът от необята,
ако я зърнеше за миг,
неволно спомнил свойте братя,
гнусливо би извърнал лик.
9
И Демонът видя… И мигом
вълнение необяснимо
в гърдите си усети той…
И пак в душата му пустинна
лъч благодатен вля покой,
пак в нея бяха постижими
любов, добро и красота.
И дълго в дивната картина
стоя загледан; и мечта
за щастие непостижимо
стремително го облада.
Бе миг, по-ярък от звезда…
И прикован от странна сила
той нова горест опозна…
И страст стремителна, но мила
в гръдта нахлу като вълна…
Възраждане ли пак настава?
Той в себе си за лъст лукава
реч не намира - да мъсти…
Забрава!? - нея Бог му я спести…
А и не би желал забрава…
10
На буен кон, през синкав здрач,
препуска млад жених-ездач.
Нощта расте нетърпеливо…
Достига вече той щастливо
Арагвините брегове.
След него, с тежки дарове,
в боаза, морни и унили,
сред облаци от прах пъхтят
и бързат едрите камили..
Безспир звънчетата ехтят.
Богатият керван сам води
той - властникът на Синодал…
На ремък здрав е заблестял
кинжал над сабя с благородна
извивка; пушка на гърба
се люшка - точна при стрелба;
ветрее весело ръкави
чепкенът му - с красив ширит
по всички краища обшит;
седло, изящно под везбата,
блести; пискюл краси юздата…
Под него потен, запъхтян
пръхти и тръпне конят вран -
горд питомец, от сой отбран,
преде с уши той, враг усетил,
и с гневен хрип и със злина
се мята в пенеста вълна…
Зловещ и тесен път крайбрежен;
отляво - каменна стена,
отдясно - в хлад води метежни.
Смрачава се… Под преспи снежни
Кавказ спи… Спуска се мъгла..
Керванът превали дола…
11
Параклис стар стои край пътя…
От древни дни, в тих гроб прикътан,
лежи там княз, а днес светец,
убит от някакъв подлец.
На пир, на бой ли оттогава,
забързан пътникът върви,
ще спре тук, помен ще направи,
от страх молитва ще мълви:
дано Бог в бой да го пожали
сред мюсюлманските кинжали…
Но не зачете князът млад
на прадеди обряда свят…
Лукавият с мечта прекрасна
опи сърцето му в нощта -
той мислено, в целувки страстни
гореше с милата уста…
Но изведнъж - две сенки в мрака…
И изстрел бърз… Какво дочака?…
Изопнат в звънки стремена,
с калпак, изхлузен настрана,
се брани князът и сурово
цевта му бляска, но след миг
с луд съсък изплющя камшик…
Залитна князът… Гръм отново…
И бавно крясъци и вой
заглъхнаха в далечините…
Нощта, след яростния бой,
укри грузинците разбити.
12
Но свърши всичко… В мрак глъчта
от тази битка откънтя.
Край труповете се събраха
камилите… След туй в нощта
звънците им далеч ехтяха..
Обран е скъпият керван…
Сега над стихналия стан
среднощна птица в небесата
чертае кръг, ала телата
гяурски няма да лежат
в свят кът, дедите дето спят.
И няма никога сестрите,
ни майките, с чер креп покрити,
и с жалост и сълзи в очите
до гроба им да приближат.
Затуй добра, но непозната
ръка високо над скалата
ще им побие дървен кръст.
През пролетта ще се извие
бръшлян и кръста ще покрият
стебла и листи изумрудни.
Под тях, богат или отруден,
благ пътник тук, от зной гнетен,
ще спре за отдих някой ден.
13
Като елен изплашен конят
лети - тъй враг в бой се догоня;
и ту за миг спре в своя бяг,
ту, вслушан във ветреца пак,
с трептящи ноздри души мрака,
ту вбил нозе в праха, почака
и шия сепнато склони,
ту пак, развеел буйна грива,
по път, в неясни тъмнини,
отнася жертва мълчалива…
Ездачът в тоя бяг едва
до гривата е свел глава.
Но не държи с ръка юздите
нито изопва стремена.
И сякаш спи в седло, покрито
с димящи кървави петна…
…Жребецо вран, ти го пренесе
през боя лют, като стрела,
но ненадеен изстрел блесна,
срази го в глухата мъгла…
14
От плач кънти домът Гудалов.
Тълпи се в двора плах народ.
Чий кон, вратите като хала
достигнал, рухна в кръв и пот?
И кой е конникът? В чертите
на челото личат следите
на ужаса - като при жив…
В кръв са оръжия и дрехи…
И с гняв ръката - за утеха -
все още гривата държи…
Ти тук, невесто, в жад безумна
не го очаква дълги дни -
сдържа си княжеската дума,
пристигна младият жених.
Но никога, в света просторен
кон вече няма да пришпори!
15
Бе веселият дом сразен
от скръб, като че гръм удари.
В постелята си нощ и ден
ридае клетата Тамара.
Сълзи в безкраен ред блестят.
Гръдта изгаря като в пъкъл.
И ето - в бликналата мъка
вълшебен глас дочува тя:
„Дете, излишни да сълзите!
Те с жива роса някой път
едва ли труп ще възкресят;
те само тегнат на очите,
страните девствени горят…
Далеч е той… Не може вече
тъгата ти да оцени -
ласкаят го в градини вечни
Божествените светлини…
Той слуша райските напеви.
Какво е кратък земен ден
и воплите на бледна дева
за госта в Рая озарен?…
Не, участта на жертва тленна,
повярвай, ангеле любим,
не струва ничий плач безценен
и ничий миг невъзвратим!”
„Из въздушни океани
без платна и без весла
плуват приказни кервани
от небесни светила.
През земи необозрими,
на безчислени стада,
облаци неумолими
преминават без следа.
Ни при среща разкаяния
трупат в радост и печал,
нито в бъдното - желания,
ни в предишното - печал.
В ден на скърби и нещастие
пак за тях си припомни,
и в света зъл безучастна,
и безгрижна остани!”
„Щом нощ се спусне и отново
заспят Кавказките била;
щом, вслушан в тайнственото слово,
светът се затаи в мъгла;
щом вятърът върху скалите
с тих дъх зашумоли в тревите
и птичка в топлите стебла
припърха весело с крила;
щом под лозата цвете жадно,
в роса небесна и прохладна,
полюшне къдрава глава;
щом месец млад едва-едва
иззад горите се надигне
и с лъч игриво ти намигне -
при теб ще слизам в здрачен час,
твой гост до хладната Зорница
и перлените ти ресници
в сън сладък ще повивам аз.”
16
Гласът утихна… И далече
в безкрая звук след звук замря.
Тя скочи и в нощта се взря…
И сякаш смут недоизречен
в гръдта заседна… Скръб, печал
не бяха с тях сравними вече…
В кръвта й огън бе се влял:
Строшила старите окови,
душата й кипи от страст;
а все й шепне думи нови
неясен, чудодеен глас…..
В зори, когато тъй желана,
очите дрямка навести,
той мигом пак ще връхлети
в съня с мечта безумно-странна.
Мъгляв, неясен чужденец,
той сякаш бе склонил гледец
над нея с някаква закрила;
и грижата му тъй бе мила,
и с нея тъй се беше слял,
като че цял пламти от жал.
Но той не бе небесен жител,
не бе и ангелът-хранител -
от пролетна дъга лъчи
в косата му не различи;
не бе дори и дух от ада -
неизтребим и подъл враг:
той беше като вечер млада -
ни ден, ни нощ, ни мрак, ни зрак!
ВТОРА ЧАСТ
1
О, татко, татко!.. Със закана
и с гняв не ме поглеждай ти.
Аз вече гасна изтерзана,
плач невъздържан ме гнети…
Напразно от страни далечни
поклонници пак се тълпят,
аз годеница никой път
на другиго не ще съм вече.
Не ме презирай, татко мой!
Сам виждаш - нямам миг покой…
Отровата на твар лукава
и ден, и нощ ме изсушава.
В неясни някакви мечти
печално тъна аз. Прости!
Дай щерката си безразсъдна
в обител свята - нека там,
пред милостивия Спасител,
на мир и святост се отдам!
В света за мене няма радост!…
Зад манастирските стени,
в килия нека мойта младост
покой блажен да осени!
2
Прие я святата обител…
И плащаница този път,
с надеждата за дни честити,
притисна младата й гръд.
Но и в монашеската дреха,
като под скъпия брокат,
мечти неясни я обзеха.
Трепти сърцето с ритъм млад.
И пред олтара, в свиден час,
сред тихи свещи и молитви,
тя чува как ехти прикрито
познатият й вече глас.
Високо, в свода син на храма,
понякога, в дим от тамян,
изгрява образът желан.
По-ласкав от звезда измамна,
все иска да я отведе.
И все зове.. Но накъде?
3
На хлад сред хълмове-грамади
свят манастир е прислонен.
Шумят чинари безтрадни,
тополи бдят… И в миг стаен,
щом падне нощ над теснината,
на грешницата зад стъклата
светлик се мерне уморен.
Под него в сенчести бадеми
се гушат кръстовете неми -
безредни знаци на смъртта.
Огласят птици пустошта.
Води, от извори поели,
на струйни, пенести вълни,
по каменисти стръмнини,
потъват дружно в храсти бели
и чезнат там след къс летеж
като цветя от ситен скреж…
4
На север тичат планините…
И сутрин рано, под зарите,
когато долу синкав дим
издигне стълб над долината
и мюезин неуморим
с молитви пълни небесата;
когато чист камбанен звън
ехти и буди манастира;
когато подир сладък сън
грузинка млада по скалата,
на рамото с кърчаг вода
върви под снежните бърда -
гори в лилави цветове
веригата от върхове,
с ръб сякаш врязан в небесата,
а вечер златен плащ намята,
преди пак мрак да заснове…
И там, все сам иззад на мъглите,
над тях, с чалма от бял атлаз,
стои могъщ в далечините
Казбек - владетел на Кавказ.
5
Ала сърцето на Тамара,
в престъпни мисли и поквара,
от чист възторг не трепва… Тя,
сред сенки и сред колебания,
се лута с тягостни страдания
в зори и в мрака на нощта.
Понякога, щом сумрак хладен,
покрие сънната земя,
тя пред икона свята пада
и пак - безумна и сама -
ридае… Нейното страдание,
дълбоко в нощното мълчание,
тревожи пътника. И в странен
смут шепне той: „Планински дух
се мята, в пещера затворен….”
И ужасен, сред мрака глух,
пак коня изморен пришпорва…
6
С тревога в младите гърди,
сама в килията седи,
и през смрачения прозорец
все гледа към света просторен.
И все без отдих, без покой
долавя глас: „Ще дойде той!”
Тя не случайно го сънува,
ни той случайно се яви
и с поглед, в който мъка плува,
с глас тъй омаен й мълви…
Сред толкова дни на неволи,
не проумя тя може би,
защо на Бога щом се моли,
пред Н е г о пак шепти молби.
Сломена от борба неспирна,
положи ли за сън глава,
гори в постелята, премира
и дълго тръпне след това…
Пламтят гръдта й и плещите;
очите - в мрак; тежи нощта…
И мрат прегръдки незаситени,
целувки гаснат на уста…
……………………………………….
………………………………………..
7
Покровът нежен на мъглитe
загърна Грузия и пак
на манастира край стените
спря Демонът… До късно чак
той не посмя, закътан в мрак,
на бедната душа уюта
да наруши… То бе минута,
когато бе почти готов,
жестокостта да изостави…
Замислен край стените здрави
той дълго броди… В полъх нов
липите в мрака зашумяват…
Той вдигна поглед: бледа свещ
прозореца й осветява..
Кого ли чака?… Удар вещ
от струни на чингур сред мрака
изтръгна звук и мигом плаха
мелодия се разпростря…
Но бързо звук след звук замря -
като след плач сълзи горещи…
А бе тъй чудна песента!
И сякаш от небето тя
изпратена бе за света…
Не ангел ли, с другар предишен
пак да се срещне пожелал,
потайно тук бе долетял,
и тази песен бе изпял -
като утеха след разлъка.
Жестоката любовна мъка
рани и Демона сега…
Смути го страх…той би избягал..
Но нравът зъл крилете стяга…
И чудо! - бликаща тъга
от миглите изцежда влага….
… Стои и днес корав гранит
на манастира край стените,
от черната и ненаситна
сълза на Демона пробит.
8
И влиза той - тъй прям, обречен
на страст, на жажда за любов,
и мисли, че настъпва вече
зората на живота нов:
любовният отчаян трепет,
страха пред неизвестността,
в душата си, до днес несретна,
ще помири тук с гордостта!..
То беше миг, но миг несвестен!..
Той влиза, гледа: нетърпим
за него, райски херувим
над жертвата се е надвесил…
Стои там с бляскаво чело
и дързък, и тъй неуместен,
я брани от врага с крило.
Ранен от блясъка божествен,
спря Демонът зашеметен,
и вместо сладък и приветствен,
глас укорен чу унизен:
9
„Теб кой, дух дързък и развратен,
те е довел от тъмнината?
Поклонници тук нямаш ти.
Тук зло до днес не е вилняло.
От святостта й нямаш дял и
не трябваше да се вестиш!
Кой те повика?…”
Не смути
духа на злото тая врява;
в гръдта му бликна яростта
и древна и недозабравена,
омраза пак го връхлетя:
„ Не! Тя е моя, - гневно рече. -
Да, моя - няма да я дам!…
Ти късно пътя ни препречи.
Съдът ти над нас, е мой срам…
Аз над сърцето недостъпно
знак сложих - вечната си страст…
Тук любовта ти ще отстъпи!
Тук властвам и обичам аз!…”
И ангелът с очи печални
погледна жертвата смутен,
и с мах последен и прощален
потъна в свода притаен…
………………………………………………….
10
Т а м а р а
О, кой си ти? И с реч опасна
кой - рай ли, ад ли те дари?
Защо шептиш?
Д е м о н ъ т
Ти си прекрасна!
Та м а р а
Но кой си ти? Отговори!
Д е м о н ъ т
Все същият съм, който сладко
ти шепна в нощна тишина,
чиято мисъл беше кратка,
и мъката му бе загадка,
и чийто лик видя в съня.
Пред мен надеждите умират,
мен подлеците ме презират,
аз мразя роби и князе,
но виж - всесилен в свободата,
и вечен враг на небесата,
днес падам в твоите нозе…
Аз ти донесох дар безценен -
възторзите на любовта,
и непосилните мъчения,
и сладостите на страстта…
О чуй! - дори от съжаление! -
на праведните небеса
да ме възвърнеш под покрова
ти би могла с едничко слово,
и там застанал на часа,
бих бил нов ангел с вяра нова..
О, чуй ме! Виж как страдам аз -
твой раб послушен, в скръб и в страст…
Щом те видях - почти случайно -
за миг възненавидих трайно
безсмъртната си, вечна власт.
На всички завидях неволно
за тоя дял - къс и нелеп:
без близост с теб ми беше болно,
и страшно - разделен от теб.
В безкръвното сърце желана,
лъчиста струя засия
и в незарасла още рана
зашава скръб като змия.
Без теб не ми е нужна вечност,
нито покорна безконечност!
Безсмислени за мен слова,
горд храм, но храм без божества!
Т а м а р а
Махни се, подъл дух! Не вярвам
на думите ти, враг злочест!
О, Господи, прати ми вест!
С молитви гибелта не сварвам
да спра… Молби не ме тешат…
Послушай, ти ще ме погубиш,
словата ти са лъст и ад.
Кажи защо, защо ме любиш?
Д е м о н ъ т
Защо ли, прелестна? - Уви,
не зная!.. В пътя ми безсънен
ти тъй внезапно се яви.
Захвърлих аз венеца трънен
и не поглеждам с жал назад.
Ти си за мен и рай, и ад.
Обичам те безумно, страстно.
Да любиш тъй не би могла:
на мисли и мечти прекрасни
в неизтощимата мъгла…
В душата ми, в дни изначални,
бе твоят образ откроен
и все се носеше пред мен
в безкрай от пустота печална.
Откакто името ти свидно
плени внезапно мисълта,
за мен е груба и обидна
дори и в рая песента….
Да би могла да разбереш
как е томително и мъчно
и жал, и радост неотлъчно
от век на век да пренесеш;
злини да вършиш без хвалба,
и добрини - но без наслада;
да си отритнат - о, съдба!
и винаги да си в борба,
но без триумф и без награда.
Все в глад за знания да бдиш,
но все презрян и все обиден,
с гняв всичко да възненавидиш,
и от омраза да пламтиш.
Едва божествените клетви
се сбъднаха - от този ден
природата, с нрав многолетен,
навек се отчужди от мен.
На небесата в океана
аз виждах в булчинска премяна
звезди безчетни да блестят…
Те грееха с венци от злато,
но жалко! - и до днес събрата
за тях е чужд и непризнат…
Изгнаниците като мене
аз призовах, но те, уви!
в угода Божия, с презрение,
ме срещнаха с лик ядовит…
И аз, от смут криле разперил,
политнах… Накъде? Не знам…
Другарите, до вчера верни,
ми бяха врагове… За срам,
като в Едем останах сам.
Така в морето в утрин синя,
без вест за пристан, без платна
над пенест гребен на вълна
се носи лодката прогнила.
Тъй и след буря, в ранен час,
дръглив сред синия атлаз,
последен облак се задава.
И него вихър го отвява…
И изпълзял от черен мрак,
пак в мрак ще спре?… Но где? И как?..
Света за кратко направлявах,
и водих в грях… Той опростя:
най-доблестните развращавах,
потъпквах всяка красота.
За кратко!… Хвърлих всички вери
в страх, отчаяние и смут…
Но струваха ли такъв труд
тълпа глупци и лицемери?
И отвратен, зад леден рът
се скрих - бърз метеор на път -
и скитах в нощите потайни…
Там виждах конник, в бяг отчаян
към мамещ огън в пустошта.
Без жал го сривах в пропастта…
И отминавах, щом остави
в скалите кървава следа…
Но и зловещите забави
все пак омръзват - за беда!…
И аз политах пак из тия
пространства без тъга и страх:
загърнат в плащ от гневни сприи
през ураганите летях,
дано сред върлите стихии
в сърцето ропотът да спре,
и мислите да се изтрият,
и всеки спомен да замре…
Какво е наниз от лишения,
какво е хорски черен труд,
какво са всички поколения
пред зла обида и пред смут
от непризнатите мъчения?
Какво са хората? - светът
ги радва, но те бързо мрат.
Тях ги очаква Страшен съд…
Осъжда той или прощава,
а мойта скръб, тук и отвъд,
не знае отдих, ни забрава
ни гроб в студената земя.
По-ласкава и от змия,
тя ту ме парне като пламък,
ту разума държи под камък -
над мъртви страсти вечен дим,
чер мавзолей несъкрушим…
Т а м а р а
За мен туй е съдба нелепа.
Не чезне тя с изповедта?
Ти тънеш в грехове….
Д е м о н ъ т
Пред теб ли?
Т а м а р а
Ще чуят.
Д е м о н ъ т
Двама сме в нощта…..
Т а м а р а
А Бог?
Д е м о н ъ т
Тук няма да погледне:
Той властва в свойте небеса…
Т а м а р а
А адът, ужасът последен?
Д е м о н ъ т
Там с мен ще си!… Ще те спася!…
Т а м а р а
О, който и да си, мой друже,
виж, как в парлив смут и в тъга,
и в гнет от укор незаслужен,
се вслушвам в твоя глас сега.
Но ако хитро и лукаво
пак мамиш и таиш лъжа!?…
Смили се ти! Нима е слава
да поломиш една душа?
Над мен ли знак Бог само сложи,
сестри ли нямам с такъв дял?
И те жадуват миг възторжен,
но в тяхното моминско ложе,
знам! - смъртен длан не е подврял…
Не! Дай ми клетвата съдбовна!
Ти виждаш: тъна с жал отровна,
пламтят в мен женските мечти.
Ти тъй изкусно ме ласкаеш,
разбираш всичко, всичко знаеш…
Над мен ще се смилиш ли ти?
Дай клетва, че от всяка корист
и подлост ще се отречеш!…
Нима е трудно в свят злосторен,
на вярност да се обречеш?
Д е м о н ъ т
Кълна се в края на Всемира,
кълна се в първия му ден;
в позора, който ни сподиря,
на правдата в деня свещен;
кълна се в горкото падение
и на мечтите в кротостта;
в триумфите на близостта
и на разлъката ти с мене;
кълна се в сонма духове,
в покорството им на подвластни,
в гмежта от ангели безстрастни,
все мои зорки врагове;
кълна се в ада и в небето,
в светините, в самата теб;
кълна се в погледа ти сетен,
в плача, след всеки миг нелеп,
в дъха ти, тръпнещ от желания,
в къдриците от мек атлаз;
кълна се в земните страдания;
кълна се в любовта си аз -
отричам се от мъст невярна,
от гордостта на мисълта -
от днес призивно и коварно
човека с лъст не ще смутя!
В мир искам да съм с небесата,
и с обич, и с молитва свята
с доброто пак да се сродя;
самата теб ще пощадя
и от челото ти достойно
ще смъкна гибелния знак;
и нека продължи спокойно
тук да цъфти доброто пак…
О, вярвай ми: в света обширен
теб само аз те оцених,
към святостта ти път подирих,
и колене пред теб превих..
За твоята любов, Тамара,
аз цяла вечност ще ти дам.
И в щастие, и в злоба, вярвай,
от мен тук няма по-голям.
В безкрая волен на ефира
високо ще те отнеса
до мен ще бъдеш ти неспирно
царица в тия небеса.
Без съжаление, без укор,
оттам ще гледаш към света -
тук няма щастие без скука,
нито безсмъртна красота…
Тук тегне само страх от казън,
от низки страсти и разврат;
тук все не дръзват без боязън
да те обикнат и презрат.
Нима ти не разбра каква е
в света минутната любов?
Случаен плам - тя малко трае
и мре при друг примамлив зов.
В разлъка скучна, непосилна
как няма да се поддадеш
на нов и сладостен копнеж
пред нова хубост лекокрила?
О, не, приятелко любима,
друг жребий аз ти отредих -
ти мир и щастие ще имаш,
далеч от земните беди,
далеч от хора малодушни,
и от притворни врагове,
от скръб, сред пустота бездушна,
от страх и тежки трудове.
Печално зад стените строги
не ще унива твойта страст,
ни сред молитвите към Бога
ще гасне морно твоят глас.
О, не, създание прекрасно!
Ще имаш друга бъднина;
и ще изгаряш в други страсти,
в друг устрем, в друга светлина…
Презри нищожните желания,
за този свят не спомняй ти,
и в теб могъщо океана
от знания ще заблести.
С тълпи от духове служебни,
ще следвам дългия ти път,
безброй робини, с лик вълшебен,
ще бързат да ти угодят;
от източни звезди прах златен
ще ръся в твоята коса,
ще вплитам в нея хладината
на полунощната роса;
с лъчите румени на залеза
ще кича младата снага
ще те упойвам с дъх от алени
цветя под бисерна дъга;
с ежеминутни дивни песни
слухът ти мил ще усладя,
от тюркоаз дворци небесни
в ехтящ безкрай ще изградя…
За теб от приказни морета
през бурите ще пренеса
куп от съкровищата несметни…
Обичай ме!…
11
И на часа
той устни в устните горящи
с безумна жажда прилепи,
и с реч лъстива и изящна
молбите спрял, благ поглед впи
вдън нейните очи, с могъща,
неясна жар… Див и насъщен,
той в нея бе се врязал цял
неотразим като кинжал…
Бе тържеството му без жал!…
С отровата на зло познание
дъхът му я срази за миг -
мъчителен, ужасен вик
раздра среднощното мълчание…
И с този вик скръб и страдание,
и жал и упрек откънтя,
и ек от сетното изгнание -
изгнание отвъд света….
………………………………..
…………………………………
12
С клепало в длани отънели,
в туй време край стените, в здрач,
под ред чинари зашумели,
вървеше старият пазач.
В миг под килията заспала
на монахинята, в покой,
притиснал тежкото клепало,
се спря с душа смутена той.
И сред измамното мълчание,
в потайностите на нощта,
чу сякаш ехо от стенание,
звук от целуващи уста…
Съмнение немилостиво
прониза старческата гръд…
Той слуша, чака… Но заспива
пак всичко… Вятърът на път
полюшва листите… Шумят
едва сред мрака те; и скрити
в реката мрачна, сред скалите,
планинските води ехтят.
И той зашепна плах, с поклони,
канона на угодник свят,
дано духа лукав прогони
и помислите зли да спрат.
И с тръпнеща ръка пак кръсти
скована от почуди гръд,
и бърза под чинари гъсти
по неизменния си път…
……………………………………….
13
О, спяща прелест! - и в ковчега
като преди бе мила тя.
Белееше сред свила в него
челото с ясна чистота.
Закрит е погледът навеки…
Но кой, небе, ще потвърди,
че той под миглите не бди,
че пак под тях, като преди,
не чака ден и ласки леки?…
Ала напразно се мори
да я пробуди от зори
денят… И устните прощални
напразно я целуват жално…
Напразно!… Няма път назад,
смъртта удари ли печат!…
14
Дори в дни, в радости преминали,
Тамара с накит по-богат
не е блестяла в този свят.
Цветя от близките градини
(по стар, неизличим обряд)
струят в ковчега аромат
и тъй, додето нея славят,
с полята родни се прощават.
И от лицето й сега
по нищо не личи мига
на сетна страст и упоение.
И всяка негова черта
е с отчуждена красота
на мраморно изображение,
в което чувствата, умът,
от смърт по-странни, се таят.
Усмивка мила, мълчалива
на вцепенените уста
трептеше някак предвидливо -
бе знак за скръб прикрита тя,
бе и презрение студено
в лишена от цъфтеж душа,
и край на размисли смутени -
последно сбогом към света…
Отблясък от живот преминал -
днес сякаш бе по-мъртва тя,
с очи отвъдни и изстинали,
и чужди вече на страстта…
Така под залеза, когато
тържествено, в море от злато,
кортежът на деня поспре,
Кавказ, с билата заснежени,
сред блясъка се разпростре
в далечното си вцепенение.
Но той миг само ще трепти
и неусетно ще изтлее;
и никого не ще съгрее
в пустинните си висоти!
15
С печал съседи и роднини
поеха на далечен път…
Гудал, с товара от години,
и с тежка скръб в корава гръд,
разплакан, по принуда седна
на белогривия си кон.
И тръгнаха… По стръмен склон
три дни ще бродят… Дом последен,
сред прах и кости на деди
стар случай бе й отредил:
Гудалов някакъв предтеча,
след като граби, би, и кла,
и тъй до старост се довлече;
внезапно, грохнал, пожела
за греховете си, пред Бог,
да вдигне храм, за изкупление,
на някой връх гранитен, строг,
където само вихри стенат
и само с вик орли кръжат…
И на Казбек сред снеговете
израснал скоро храмът свят.
И в мир там костите му клети
навеки легнали да спят.
И стана гробница гранита,
над който облаците бдят -
като че в ледения скат
по-топло е на мъртъвците…
След пакостите вероломни
дали сън ще ги осени?
Напразно!… Мъртвите не помнят,
ни скръбни, ни щастливи дни.
16
В ефирно-сините простори
летеше ангел златокрил -
той от света груб и немил
душа злочеста, и покорна,
в прегръдка беше приютил.
С елейно-нежни упования
съмненията спрял, безброй
следи от минали страдания
отмиваше със сълзи той.
И вече песните на рая
ехтяха в жадния им слух,
когато се изви в безкрая
от произподнята зъл дух.
По-яростен от вихър шумен,
и от светкавица среднощ:
„Тя моя ще е!” - в яд безумен
ревеше той, с безмерна мощ.
С тих стон до своя покровител,
в изгарящ ужас се сниши
Тамара - тук ще се реши
съдбата й, щом ненаситен,
пред тях отново бе се спрял
Духът… Но кой би го познал?
Как зъл и ужасяващ беше,
как в погледа му жълт блестеше
отрова, кипнала за миг,
и колко гробен хлад струеше
от неподвижния му лик….
„ Спри, дух на вечното съмнение! -
отвърна ангелът с тих гняв. -
Предълго в своите владения
безчинства с нея!… Идва час
на съд и Божие решение
и този час вещая аз!
Гнета на страшната ти власт,
тя свлече с плътските окови.
От днес я чака участ нова!
Бе от душите с тежък дял:
животът им е мигновение,
и все унива сред мъчения,
минутен отдих не познал.
Изплете от ефир нетленен
плътта им Бог, но не за грях.
Те не за груб свят са родени,
ни той е сътворен за тях.
Съмненията безпощадни
през дни на страст изкупи тя:
безкрайно люби, плака, страда
и рай дари й любовта!…”
И с укор ангелът погледна
към изкусителя жесток,
и в своя път - свят и безследен -
се устреми пак на възбог…
И демонът сломен, с презрение
прокле несретния си зов.
И пак заскита с дух надменен,
сам в неизбродната вселена,
без пристан, вяра и любов…
…………………………………
Върху планински рид лъчист,
над Койшаурската долина,
стена зъбчата от старинна
развалина и днес стърчи.
Свидетелка на дни прекрасни,
легенди тъмни и неясни
разказва на децата тя;
и странна, като древността,
днес над върхарите чернее…
Под нея, с тучни брегове,
шуми река, аул белее,
поля цъфтят и гласове
се сплитат в тях; и отдалече
звънците на керван ехтят;
мъгли се нижат над поречието,
в скалите ручеи блестят…
И с ласките на пролет млада,
сред в слънчев зной и сред прохлада,
природата - почти дете -
ту плисне дъжд, ту прах смете…
Безстрастно труден дял отслужил,
в покой е замъкът замрял
като старик слаб и ненужен,
деца и близки надживял.
Невидими там вече чакат
луната да изгрее пак
стопани нови: скачат, крякат,
бръмчат и съскат в злия мрак…
Сив паяк - стар хитрец - от прежди
с копринен гланц, си сплита мрежи;
по покрива твърд трополят
семейство гущери в забрава,
змия - страхливо всеки път -
от влажен процеп изпълзява
и върху праг изронен спре,
и там ту в троен кръг замре,
ту в бляскава дъга извита,
лъщи като стоманен меч,
изпуснат подир страшна сеч
от поразен боец в тревите…
Тъй диво днес е - ни следа
от пищна древност… За беда,
с длан всичко времето отдавна
изтри… И споменът замря
за стария Гудал, за славният
му дом и свидна дъщеря.
Но храмът върху канарите,
където костите им спят,
опазен от закрилник свят,
и днес прозира през мъглите.
На вечна стража там стоят,
с бял плащ от ситен сняг покрити,
гранити черни пред вратите,
и вместо щит на всяка гръд,
вековни ледове блестят.
И преспи - виснещи грамади,
като огромни водопади,
сковани от предвечен хлад,
в подножията им мълчат.
И само вихър див игриво
замита бялата стена -
и ту в здрач песен заизвива,
ту сепва стражите в съня…
И вест дочули отдалече
за този край с чутовен храм,
от изток облаци едвам,
за поклонение сърдечно,
се трупат… Ала кой скърби
за вече минали съдби?
Единствено Казбек навеки
светините си в хлад таи
и ропотът зъл на човека
покоя му не ще смути.
1838 - 1841
—————————–
ДЕМОН
Восточная повесть
ЧАСТЬ І
I
Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей,
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой;
Тex дней, когда в жилище света
Блистал он, чистый херувим,
Когда бегущая комета
Улыбкой ласковой привета
Любила поменяться с ним,
Когда сквозь вечные туманы,
Познанья жадный, он следил
Кочующие караваны
В пространстве брошенных светил;
Когда он верил и любил,
Счастливый первенец творенья!
Не знал ни злобы, ни сомненья.
И не грозил уму его
Веков бесплодных ряд унылый…
И много, много… и всего
Припомнить не имел он силы!
II
Давно отверженный блуждал
В пустыне мира без приюта:
Вослед за веком век бежал,
Как за минутою минута,
Однообразной чередой.
Ничтожной властвуя землей,
Он сеял зло без наслажденья.
Нигде искусству своему
Он не встречал сопротивленья -
И зло наскучило ему.
III
И над вершинами Кавказа
Изгнанник рая пролетал:
Под ним Казбек, как грань алмаза,
Снегами вечными сиял,
И, глубоко внизу чернея,
Как трещина, жилище змея,
Вился излучистый Дарьял,
И Терек, прыгая, как львица
С косматой гривой на хребте,
Ревел,- и горный зверь и птица,
Кружась в лазурной высоте,
Глаголу вод его внимали;
И золотые облака
Из южных стран, издалека
Его на север провожали;
И скалы тесною толпой,
Таинственной дремоты полны,
Над ним склонялись головой,
Следя мелькающие волны;
И башни замков на скалах
Смотрели грозно сквозь туманы -
У врат Кавказа на часах
Сторожевые великаны!
И дик и чуден был вокруг
Весь божий мир; но гордый дух
Презрительным окинул оком
Творенье бога своего,
И на челе его высоком
Не отразилось ничего.
IV
И перед ним иной картины
Красы живые расцвели:
Роскошной Грузии долины
Ковром раскинулись вдали;
Счастливый, пышный край земли!
Столпообразные раины.
Звонко-бегущие ручьи
По дну из камней разноцветных,
И кущи роз, где соловьи
Поют красавиц, безответных
На сладкий голос их любви;
Чинар развесистые сени,
Густым венчанные плющом.
Пещеры, где палящим днем
Таятся робкие олени;
И блеск, и жизнь, и шум листов,
Стозвучный говор голосов,
Дыханье тысячи растений!
И полдня сладострастный зной,
И ароматною росой
Всегда увлаженные ночи,
И звезды, яркие, как очи,
Как взор грузинки молодой!..
Но, кроме зависти холодной,
Природы блеск не возбудил
В груди изгнанника бесплодной
Ни новых чувств, ни новых сил;
И все, что пред собой он видел,
Он презирал иль ненавидел.
V
Высокий дом, широкий двор
Седой Гудал себе построил…
Трудов и слез он много стоил
Рабам послушным с давних пор.
С утра на скат соседних гор
От стен его ложатся тени.
В скале нарублены ступени;
Они от башни угловой
Ведут к реке, по ним мелькая,
Покрыта белою чадрой,
Княжна Тамара молодая
К Арагве ходит за водой.
VI
Всегда безмолвно на долины
Глядел с утеса мрачный дом;
Но пир большой сегодня в нем -
Звучит зурна, и льются вины -
Гудал сосватал дочь свою,
На пир он созвал всю семью.
На кровле, устланной коврами,
Сидит невеста меж подруг:
Средь игр и песен их досуг
Проходит. Дальними горами
Уж спрятан солнца полукруг;
В ладони мерно ударяя,
Они поют - и бубен свой
Берет невеста молодая.
И вот она, одной рукой
Кружа его над головой,
То вдруг помчится легче птицы,
То остановится, глядит -
И влажный взор ее блестит
Из-под завистливой ресницы;
То черной бровью поведет,
То вдруг наклонится немножко,
И по ковру скользит, плывет
Ее божественная ножка;
И улыбается она,
Веселья детского полна.
Но луч луны, по влаге зыбкой
Слегка играющий порой,
Едва ль сравнится с той улыбкой,
Как жизнь, как молодость, живой
VII
Клянусь полночною звездой,
Лучом заката и востока,
Властитель Персии златой
И ни единый царь земной
Не целовал такого ока;
Гарема брызжущий фонтан
Ни разу жаркою порою
Своей жемчужною росою
Не омывал подобный стан!
Еще ничья рука земная,
По милому челу блуждая,
Таких волос не расплела;
Стех пор как мир лишился рая,
Клянусь, красавица такая
Под солнцем юга не цвела.
VIII
В последний раз она плясала.
Увы! заутра ожидала
Ее, наследницу Гудала.
Свободы резвую дитя,
Судьба печальная рабыни,
Отчизна, чуждая поныне,
И незнакомая семья.
И часто тайное сомненье
Темнило светлые черты;
И были все ее движенья
Так стройны, полны выраженья,
Так полны милой простоты,
Что если б Демон, пролетая,
В то время на нее взглянул,
То, прежних братий вспоминая,
Он отвернулся б - и вздохнул…
IX
И Демон видел… На мгновенье
Неизъяснимое волненье
В себе почувствовал он вдруг.
Немой души его пустыню
Наполнил благодатный звук -
И вновь постигнул он святыню
Любви, добра и красоты!..
И долго сладостной картиной
Он любовался - и мечты
О прежнем счастье цепью длинной,
Как будто за звездой звезда,
Пред ним катилися тогда.
Прикованный незримой силой,
Он с новой грустью стал знаком;
В нем чувство вдруг заговорило
Родным когда-то языком.
То был ли признак возрожденья?
Он слов коварных искушенья
Найти в уме своем не мог…
Забыть? я забвенья не дал бог:
Да он и не взял бы забвенья!..
. . . . . . . . . . . . . . . .
Х
Измучив доброго коня,
На брачный пир к закату дня
Спешил жених нетерпеливый.
Арагвы светлой он счастливо
Достиг зеленых берегов.
Под тяжкой ношею даров
Едва, едва переступая,
За ним верблюдов длинный ряд
Дорогой тянется, мелькая:
Их колокольчики звенят.
Он сам, властитель Синодала.
Ведет богатый караван.
Ремнем затянут ловкий стан;
Оправа сабли и кинжала
Блестит на солнце; за спиной
Ружье с насечкой вырезной.
Играет ветер рукавами
Его чухи,- кругом она
Вся галуном обложена.
Цветными вышито шелками
Его седло; узда с кистями;
Под ним весь в мыле конь лихой
Бесценной масти, золотой.
Питомец резвый Карабаха
Прядет ушьми и, полный страха,
Храпя косится с крутизны
На пену скачущей волны.
Опасен, узок путь прибрежный!
Утесы с левой стороны,
Направо глубь реки мятежной.
Уж поздно. На вершине снежной
Румянец гаснет; встал туман…
Прибавил шагу караван.
XI
И вот часовня на дороге…
Тут с давних лет почиет в боге
Какой-то князь, теперь святой,
Убитый мстительной рукой.
С тех пор на праздник иль на битву,
Куда бы путник ни спешил,
Всегда усердную молитву
Он у часовни приносил;
И та молитва сберегала
От мусульманского кинжала.
Но презрел удалой жених
Обычай прадедов своих.
Его коварною мечтою
Лукавый Демон возмущал:
Он в мыслях, под ночною тьмою,
Уста невесты целовал.
Вдруг впереди мелькнули двое,
И больше - выстрел! - что такое?..
Привстав на звонких стременах,
Надвинув на брови папах,
Отважный князь не молвил слова;
В руке сверкнул турецкий ствол,
Нагайка щелк я и, как орел,
Он кинулся… и выстрел снова!
И дикий крик и стон глухой
Промчались в глубине долины -
Недолго продолжался бой:
Бежали робкие грузины!
XII
Затихло все; теснясь толпой,
На трупы всадников порой
Верблюды с ужасом глядели;
И глухо в тишине степной
Их колокольчики звенели.
Разграблен пышный караван;
И над телами христиан
Чертит круги ночная птица!
Не ждет их мирная гробница
Под слоем монастырских плит,
Где прах отцов их был зарыт;
Не придут сестры с матерями,
Покрыты длинными чадрами,
С тоской, рыданьем и мольбами,
На гроб их из далеких мест!
Зато усердною рукою
Здесь у дороги, над скалою
На память водрузится крест;
И плющ, разросшийся весною,
Его, ласкаясь, обовьет
Своею сеткой изумрудной;
И, своротив с дороги трудной,
Не раз усталый пешеход
Под божьей тенью отдохнет…
XIII
Несется конь быстрее лани.
Храпит и рвется, будто к брани;
То вдруг осадит на скаку,
Прислушается к ветерку,
Широко ноздри раздувая;
То, разом в землю ударяя
Шипами звонкими копыт,
Взмахнув растрепанною гривой,
Вперед без памяти летит.
На нем есть всадник молчаливый!
Он бьется на седле порой,
Припав на гриву головой.
Уж он не правит поводами,
Задвинув ноги в стремена,
И кровь широкими струями
На чепраке его видна.
Скакун лихой, ты господина
Из боя вынес, как стрела,
Но злая пуля осетина
Его во мраке догнала!
XIV
В семье Гудала плач и стоны,
Толпится на дворе народ:
Чей конь примчался запаленный
И пал на камни у ворот?
Кто этот всадник бездыханный?
Хранили след тревоги бранной
Морщины смуглого чела.
В крови оружие и платье;
В последнем бешеном пожатье
Рука на гриве замерла.
Недолго жениха младого,
Невеста, взор твой ожидал:
Сдержал он княжеское слово,
На брачный пир он прискакал…
Увы! но никогда уж снова
Не сядет на коня лихого!..
XV
На беззаботную семью
Как гром слетела божья кара!
Упала на постель свою,
Рыдает бедная Тамара;
Слеза катится за слезой,
Грудь высоко и трудно дышит;
И вот она как будто слышит
Волшебный голос над собой:
“Не плачь, дитя! не плачь напрасно!
Твоя слеза на труп безгласный
Живой росой не упадет:
Она лишь взор туманит ясный.
Ланиты девственные жжет!
Он далеко, он не узнает,
Не оценит тоски твоей;
Небесный свет теперь ласкает
Бесплотный взор его очей;
Он слышит райские напевы…
Что жизни мелочные сны,
И стон и слезы бедной девы
Для гостя райской стороны?
Нет, жребий смертного творенья
Поверь мне, ангел мой земной,
Не стоит одного мгновенья
Твоей печали дорогой!”
„На воздушном океане,
Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил;
Средь полей необозримых
В небе ходят без следа
Облаков неуловимых
Волокнистые стада.
Час разлуки, час свиданья я
Им ни радость, ни печаль;
Им в грядущем нет желанья
И прошедшего не жаль.
В день томительный несчастья
Ты об них лишь вспомяни;
Будь к земному без участья
И беспечна, как они!”
“Лишь только ночь своим покровом
Верхи Кавказа осенит,
Лишь только мир, волшебным словом
Завороженный, замолчит;
Лишь только ветер над скалою
Увядшей шевельнет травою,
И птичка, спрятанная в ней,
Порхнет во мраке веселей;
И под лозою виноградной,
Росу небес глотая жадно,
Цветок распустится ночной;
Лишь только месяц золотой
Из-за горы тихонько встанет
И на тебя украдкой взглянет,-
К тебе я стану прилетать;
Гостить я буду до денницы
И на шелковые ресницы
Сны золотые навевать…”
XVI
Слова умолкли в отдаленье,
Вослед за звуком умер звук.
Она, вскочив, глядит вокруг…
Невыразимое смятенье
В ее груди; печаль, испуг,
Восторга пыл - ничто в сравненье.
Все чувства в ней кипели вдруг;
Душа рвала свои оковы,
Огонь по жилам пробегал,
И этот голос чудно-новый,
Ей мнилось, все еще звучал.
И перед утром сон желанный
Глаза усталые смежил;
Но мысль ее он возмутил
Мечтой пророческой и странной.
Пришлец туманный и немой,
Красой блистая неземной,
К ее склонился изголовью;
И взор его с такой любовью,
Так грустно на нее смотрел,
Как будто он об ней жалел.
То не был ангел-небожитель.
Ее божественный хранитель:
Венец из радужных лучей
Не украшал его кудрей.
То не был ада дух ужасный,
Порочный мученик - о нет!
Он был похож на вечер ясный:
Ни день, ни ночь,- ни мрак, ни свет!
ЧАСТЬ II
I
“Отец, отец, оставь угрозы,
Свою Тамару не брани;
Я плачу: видишь эти слезы,
Уже не первые они.
Напрасно женихи толпою
Спешат сюда из дальних мест…
Немало в Грузии невест;
А мне не быть ничьей женою!..
О, не брани, отец, меня.
Ты сам заметил: день от дня
Я вяну, жертва злой отравы!
Меня терзает дух лукавый
Неотразимою мечтой;
Я гибну, сжалься надо мной!
Отдай в священную обитель
Дочь безрассудную свою;
Там защитит меня спаситель,
Пред ним тоску мою пролью.
На свете нет уж мне веселья…
Святыни миром осеня,
Пусть примет сумрачная келья,
Как гроб, заранее меня…”
II
И в монастырь уединенный
Ее родные отвезли,
И власяницею смиренной
Грудь молодую облекли.
Но и в монашеской одежде,
Как под узорною парчой,
Все беззаконною мечтой
В ней сердце билося, как прежде.
Пред алтарем, при блеске свеч,
В часы торжественного пенья,
Знакомая, среди моленья,
Ей часто слышалася речь.
Под сводом сумрачного храма
Знакомый образ иногда
Скользил без звука и следа
В тумане легком фимиама;
Сиял он тихо, как звезда;
Манил и звал он… но - куда?..
III
В прохладе меж двумя холмами
Таился монастырь святой.
Чинар и тополей рядами
Он окружен был - и порой,
Когда ложилась ночь в ущелье,
Сквозь них мелькала, в окнах кельи,
Лампада грешницы младой.
Кругом, в тени дерев миндальных,
Где ряд стоит крестов печальных,
Безмолвных сторожей гробниц;
Спевались хоры легких птиц.
По камням прыгали, шумели
Ключи студеною волной,
И под нависшею скалой,
Сливаясь дружески в ущелье,
Катились дальше, меж кустов,
Покрытых инеем цветов.
IV
На север видны были горы.
При блеске утренней Авроры,
Когда синеющий дымок
Курится в глубине долины,
И, обращаясь на восток,
Зовут к молитве муэцины,
И звучный колокола глас
Дрожит, обитель пробуждая;
В торжественный и мирный час,
Когда грузинка молодая
С кувшином длинным за водой
С горы спускается крутой,
Вершины цепи снеговой
Светло-лиловою стеной
На чистом небе рисовались
И в час заката одевались
Они румяной пеленой;
И между них, прорезав тучи,
Стоял, всех выше головой,
Казбек, Кавказа царь могучий,
В чалме и ризе парчевои.
V
Но, полно думою преступной,
Тамары сердце недоступно
Восторгам чистым. Перед ней
Весь мир одет угрюмой тенью;
И все ей в нем предлог мученью -
И утра луч и мрак ночей.
Бывало, только ночи сонной
Прохлада землю обоймет,
Перед божественной иконой
Она в безумье упадет
И плачет; и в ночном молчанье
Ее тяжелое рыданье
Тревожит путника вниманье;
И мыслит он: “То горный дух
Прикованный в пещере стонет!”
И чуткий напрягая слух,
Коня измученного гонит.
VI
Тоской и трепетом полна,
Тамара часто у окна
Сидит в раздумье одиноком
И смотрит вдаль прилежным оком,
И целый день, вздыхая, ждет…
Ей кто-то шепчет: он придет!
Недаром сны ее ласкали.
Недаром он являлся ей.
С глазами, полными печали,
И чудной нежностью речей.
Уж много дней она томится,
Сама не зная почему;
Святым захочет ли молиться -
А сердце молится ему;
Утомлена борьбой всегдашней,
Склонится ли на ложе сна:
Подушка жжет, ей душно, страшно,
И вся, вскочив, дрожит она;
Пылают грудь ее и плечи,
Нет сил дышать, туман в очах,
Объятья жадно ищут встречи,
Лобзанья тают на устах…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
VII
Вечерней мглы покров воздушный
Уж холмы Грузии одел.
Привычке сладостной послушный.
В обитель Демон прилетел.
Но долго, долго он не смел
Святыню мирного приюта
Нарушить. И была минута,
Когда казался он готов
Оставить умысел жестокой.
Задумчив у стены высокой
Он бродит: от его шагов
Без ветра лист в тени трепещет.
Он поднял взор: ее окно,
Озарено лампадой, блещет;
Кого-то ждет она давно!
И вот средь общего молчанья
Чингура стройное бряцанье
И звуки песни раздались;
И звуки те лились, лились,
Как слезы, мерно друг за другом;
И эта песнь была нежна,
Как будто для земли она
Была на небе сложена!
Не ангел ли с забытым другом
Вновь повидаться захотел,
Сюда украдкою слетел
И о былом ему пропел,
Чтоб усладить его мученье?..
Тоску любви, ее волненье
Постигнул Демон в первый раз;
Он хочет в страхе удалиться…
Его крыло не шевелится!..
И, чудо! из померкших глаз
Слеза тяжелая катится…
Поныне возле кельи той
Насквозь прожженный виден камень
Слезою жаркою, как пламень,
Нечеловеческой слезой!..
VIII
И входит он, любить готовый,
С душой, открытой для добра,
И мыслит он, что жизни новой
Пришла желанная пора.
Неясный трепет ожиданья,
Страх неизвестности немой,
Как будто в первое свиданье
Спознались с гордою душой.
То было злое предвещанье!
Он входит, смотрит - перед ним
Посланник рая, херувим,
Хранитель грешницы прекрасной,
Стоит с блистающим челом
И от врага с улыбкой ясной
Приосенил ее крылом;
И луч божественного света
Вдруг ослепил нечистый взор,
И вместо сладкого привета
Раздался тягостный укор:
IX
“Дух беспокойный, дух порочный.
Кто звал тебя во тьме полночной?
Твоих поклонников здесь нет,
Зло не дышало здесь поныне;
К моей любви, к моей святыне
Не пролагай преступный след.
Кто звал тебя?”
Ему в ответ
Злой дух коварно усмехнулся;
Зарделся ревностию взгляд;
И вновь в душе его проснулся
Старинной ненависти яд.
“Она моя! - сказал он грозно,-
Оставь ее, она моя!
Явился ты, защитник, поздно,
И ей, как мне, ты не судья.
На сердце, полное гордыни,
Я наложил печать мою;
Здесь больше нет твоей святыни,
Здесь я владею и люблю!”
И Ангел грустными очами
На жертву бедную взглянул
И медленно, взмахнув крылами,
В эфире неба потонул.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Х
Тамара
О! кто ты? речь твоя опасна!
Тебя послал мне ад иль рай?
Чего ты хочешь?..
Демон
Ты прекрасна!
Тамара
Но молви, кто ты? отвечай…
Демон
Я тот, которому внимала
Ты в полуночной тишине,
Чья мысль душе твоей шептала,
Чью грусть ты смутно отгадала,
Чей образ видела во сне.
Я тот, чей взор надежду губит,
Едва надежда расцветет,
Я тот, кого никто не любит,
И все живущее клянет.
Я бич рабов моих земных,
Я царь познанья и свободы,
Я враг небес, я зло природы,
И, видишь,- я у ног твоих!
Тебе принес я в умиленье
Молитву тихую любви,
Земное первое мученье
И слезы первые мои.
О! выслушай - из сожаленья!
Меня добру и небесам
Ты возвратить могла бы словом.
Твоей любви святым покровом
Одетый, я предстал бы там.
Как новый ангел в блеске новом;
О! только выслушай, молю,я
Я раб твой,- я тебя люблю!
Лишь только я тебя увидел -
И тайно вдруг возненавидел
Бессмертие и власть мою.
Я позавидовал невольно
Неполной радости земной;
Не жить, как ты, мне стало больно,
И страшно - розно жить с тобой.
В бескровном сердце луч нежданный
Опять затеплился живей,
И грусть на дне старинной раны
Зашевелилася, как змей.
Что без тебя мне эта вечность?
Моих владений бесконечность?
Пустые звучные слова,
Обширный храм - без божества!
Тамара
Оставь меня, о дух лукавый!
Молчи, не верю я врагу…
Творец… Увы! я не могу
Молиться… гибельной отравой
Мой ум слабеющий объят!
Послушай, ты меня погубишь;
Твои слова - огонь и яд…
Скажи, зачем меня ты любишь!
Демон
Зачем, красавица? Увы,
Не знаю!.. Полон жизни новой,
С моей преступной головы
Я гордо снял венец терновый,
Я все былое бросил в прах:
Мой рай, мой ад в твоих очах.
Люблю тебя нездешней страстью,
Как полюбить не можешь ты:
Всем упоением, всей властью
Бессмертной мысли и мечты.
В душе моей, с начала мира,
Твой образ был напечатлен,
Передо мной носился он
В пустынях вечного эфира.
Давно тревожа мысль мою,
Мне имя сладкое звучало;
Во дни блаженства мне в раю
Одной тебя недоставало.
О! если б ты могла понять,
Какое горькое томленье
Всю жизнь, века без разделенья
И наслаждаться и страдать,
За зло похвал не ожидать,
Ни за добро вознагражденья;
Жить для себя, скучать собой
И этой вечною борьбой
Без торжества, без примиренья!
Всегда жалеть и не желать,
Все знать, все чувствовать, все видеть,
Стараться все возненавидеть
И все на свете презирать!..
Лишь только божие проклятье
Исполнилось, с того же дня
Природы жаркие объятья
Навек остыли для меня;
Синело предо мной пространство;
Я видел брачное убранство
Светил, знакомых мне давно…
Они текли в венцах из злата;
Но что же? прежнего собрата
Не узнавало ни одно.
Изгнанников, себе подобных,
Я звать в отчаянии стал.
Но слов и лиц и взоров злобных,
Увы! я сам не узнавал.
И в страхе я, взмахнув крылами,
Помчался - но куда? зачем?
Не знаю… прежними друзьями
Я был отвергнут; как эдем,
Мир для меня стал глух и нем.
По вольной прихоти теченья
Так поврежденная ладья
Без парусов и без руля
Плывет, не зная назначенья;
Так ранней утренней порой
Отрывок тучи громовой,
В лазурной вышине чернея,
Один, нигде пристать не смея,
Летит без цели и следа,
Бог весть откуда и куда!
И я людьми недолго правил.
Греху недолго их учил,
Все благородное бесславил,
И все прекрасное хулил;
Недолго… пламень чистой веры
Легко навек я залил в них…
А стоили ль трудов моих
Одни глупцы да лицемеры?
И скрылся я в ущельях гор;
И стал бродить, как метеор,
Во мраке полночи глубокой…
И мчался путник одинокой,
Обманут близким огоньком,
И в бездну падая с конем,
Напрасно звал я и след кровавый
За ним вился по крутизне…
Но злобы мрачные забавы
Недолго нравилися мне!
В борьбе с могучим ураганом,
Как часто, подымая прах,
Одетый молньей и туманом,
Я шумно мчался в облаках,
Чтобы в толпе стихий мятежной
Сердечный ропот заглушить,
Спастись от думы неизбежной
И незабвенное забыть!
Что повесть тягостных лишений,
Трудов и бед толпы людской
Грядущих, прошлых поколений,
Перед минутою одной
Моих непризнанных мучений?
Что люди? что их жизнь и труд?
Они прошли, они пройдут…
Надежда есть я ждет правый суд:
Простить он может, хоть осудит!
Моя ж печаль бессменно тут.
И ей конца, как мне, не будет;
И не вздремнуть в могиле ей!
Она то ластится, как змей,
То жжет и плещет, будто пламень,
То давит мысль мою, как камень я
Надежд погибших и страстей
Несокрушимый мавзолей!..
Тамара
Зачем мне знать твой печали,
Зачем ты жалуешься мне?
Ты согрешил…
Демон
Против тебя ли?
Тамара
Нас могут слышать!..
Демон
Мы одне.
Тамара
А бог!
Демон
На нас не кинет взгляда:
Он занят небом, не землей!
Тамара
А наказанье, муки ада?
Демон
Так что ж? Ты будешь там со мной!
Тамара
Кто б ни был ты, мой друг случайный,-
Покой навеки погубя,
Невольно я с отрадой тайной,
Страдалец, слушаю тебя.
Но если речь твоя лукава,
Но если ты, обман тая…
О! пощади! Какая слава?
На что душа тебе моя?
Ужели небу я дороже
Всех, не замеченных тобой?
Они, увы! прекрасны тоже;
Как здесь, их девственное ложе
Не смято смертною рукой…
Нет! дай мне клятву роковую…
Скажи,- ты видишь: я тоскую;
Ты видишь женские мечты!
Невольно страх в душе ласкаешь…
Но ты все понял, ты все знаешь -
И сжалишься, конечно, ты!
Клянися мне… от злых стяжаний
Отречься ныне дай обет.
Ужель ни клятв, ни обещаний
Ненарушимых больше нет?..
Демон
Клянусь я первым днем творенья,
Клянусь его последним днем,
Клянусь позором преступленья
И вечной правды торжеством.
Клянусь паденья горькой мукой,
Победы краткою мечтой;
Клянусь свиданием с тобой
И вновь грозящею разлукой.
Клянуся сонмищем духов,
Судьбою братий мне подвластных,
Мечами ангелов бесстрастных.
Моих недремлющих врагов;
Клянуся небом я и адом,
Земной святыней и тобой,
Клянусь твоим последним взглядом,
Твоею первою слезой,
Незлобных уст твоих дыханьем,
Волною шелковых кудрей,
Клянусь блаженством и страданьем.
Клянусь любовию моей:
Я отрекся от старой мести,
Я отрекся от гордых дум;
Отныне яд коварной лести
Ничей уж не встревожит ум;
Хочу я с небом примириться,
Хочу любить, хочу молиться.
Хочу я веровать добру.
Слезой раскаянья сотру
Я на челе, тебя достойном,
Следы небесного огня -
И мир в неведенье спокойном
Пусть доцветает без меня!
О! верь мне: я один поныне
Тебя постиг и оценил:
Избрав тебя моей святыней,
Я власть у ног твоих сложил.
Твоей - любви я жду как дара,
И вечность дам тебе за миг;
В любви, как в злобе, верь, Тамара,
Я неизменен и велик.
Тебя я, вольный сын эфира,
Возьму в надзвездные края;
И будешь ты царицей мира,
Подруга первая моя;
Без сожаленья, без участья
Смотреть на землю станешь ты,
Где нет ни истинного счастья,
Ни долговечной красоты,
Где преступленья лишь да казни,
Где страсти мелкой только жить;
Где не умеют без боязни
Ни ненавидеть, ни любить.
Иль ты не знаешь, что такое
Людей минутная любовь?
Волненье крови молодое,-
Но дни бегут и стынет кровь!
Кто устоит против разлуки,
Соблазна новой красоты,
Против усталости и скуки
И своенравия мечты?
Нет! не тебе, моей подруге,
Узнай, назначено судьбой
Увянуть молча в тесном круге
Ревнивой грубости рабой,
Средь малодушных и холодных,
Друзей притворных и врагов,
Боязней и надежд бесплодных,
Пустых и тягостных трудов!
Печально за стеной высокой
Ты не угаснешь без страстей,
Среди молитв, равно далеко
От божества и от людей.
О нет, прекрасное созданье,
К иному ты присуждена;
Тебя иное ждет страданье.
Иных восторгов глубина;
Оставь же прежние желанья
И жалкий свет его судьбе:
Пучину гордого познанья
Взамен открою я тебе.
Толпу духов моих служебных
Я приведу к твоим стопам;
Прислужниц легких и волшебных
Тебе, красавица, я дам;
И для тебя с звезды восточной
Сорву венец я золотой;
Возьму с цветов росы полночной;
Его усыплю той росой;
Лучом румяного заката
Твой стан, как лентой, обовью,
Дыханьем чистым аромата
Окрестный воздух напою;
Всечасно дивною игрою
Твои слух лелеять буду я;
Чертоги пышные построю
Из бирюзы и янтаря;
Я опущусь на дно морское,
Я полечу за облака,
Я дам тебе все, все земное -
Люби меня!..
XI
И он слегка
Коснулся жаркими устами
Ее трепещущим губам;
Соблазна полными речами
Он отвечал ее мольбам.
Могучий взор смотрел ей в очи!
Он жег ее. Во мраке ночи
Над нею прямо он сверкал,
Неотразимый, как кинжал.
Увы! злой дух торжествовал!
Смертельный яд его лобзанья
Мгновенно в грудь ее проник.
Мучительный, ужасный крик
Ночное возмутил молчанье.
В нем было все: любовь, страданье.
Упрек с последнею мольбой
И безнадежное прощанье -
Прощанье с жизнью молодой.
XII
В то время сторож полуночный,
Один вокруг стены крутой
Свершая тихо путь урочный.
Бродил с чугунною доской,
И возле кельи девы юной
Он шаг свой мерный укротил
И руку над доской чугунной,
Смутясь душой, остановил.
И сквозь окрестное молчанье,
Ему казалось, слышал он
Двух уст согласное лобзанье,
Минутный крик и слабый стон.
И нечестивое сомненье
Проникло в сердце старика…
Но пронеслось еще мгновенье,
И стихло все; издалека
Лишь дуновенье ветерка
Роптанье листьев приносило,
Да с темным берегом уныло
Шепталась горная река.
Канон угодника святого
Спешит он в страхе прочитать,
Чтоб наважденье духа злого
От грешной мысли отогнать;
Крестит дрожащими перстами
Мечтой взволнованную грудь
И молча скорыми шагами
Обычный продолжает путь.
. . . . . . . . . . . . . . . .
XIII
Как пери спящая мила,
Она в гробу своем лежала,
Белей и чище покрывала
Был томный цвет ее чела.
Навек опущены ресницы…
Но кто б, о небо! не сказал,
Что взор под ними лишь дремал
И, чудный, только ожидал
Иль поцелуя, иль денницы?
Но бесполезно луч дневной
Скользил по ним струей златой,
Напрасно их в немой печали
Уста родные целовали….
Нет! смерти вечную печать
Ничто не в силах уж сорвать!
XIV
Ни разу не был в дни веселья
Так разноцветен и богат
Тамары праздничный наряд.
Цветы родимого ущелья
(Так древний требует обряд)
Над нею льют свой аромат
И, сжаты мертвою рукою.
Как бы прощаются с землею!
И ничего в ее лице
Не намекало о конце
В пылу страстей и упоенья;
И были все ее черты
Исполнены той красоты,
Как мрамор, чуждой выраженья.
Лишенной чувства и ума,
Таинственной, как смерть сама.
Улыбка странная застыла,
Мелькнувши по ее устам.
О многом грустном говорила
Она внимательным глазам:
В ней было хладное презренье
Души, готовой отцвести,
Последней мысли выраженье,
Земле беззвучное прости.
Напрасный отблеск жизни прежней,
Она была еще мертвей,
Еще для сердца безнадежней
Навек угаснувших очей.
Так в час торжественный заката,
Когда, растаяв в море злата,
Уж скрылась колесница дня,
Снега Кавказа, на мгновенье
Отлив румяный сохраня,
Сияют в темном отдаленье.
Но этот луч полуживой
В пустыне отблеска не встретит,
И путь ничей он не осветит
С своей вершины ледяной!..
XV
Толпой соседи и родные
Уж собрались в печальный путь.
Терзая локоны седые,
Безмолвно поражая грудь,
В последний раз Гудал садится
На белогривого коня,
И поезд тронулся. Три дня.
Три ночи путь их будет длиться:
Меж старых дедовских костей
Приют покойный вырыт ей.
Один из праотцев Гудала,
Грабитель странников и сел,
Когда болезнь его сковала
И час раскаянья пришел,
Грехов минувших в искупленье
Построить церковь обещал
На вышине гранитных скал,
Где только вьюги слышно пенье,
Куда лишь коршун залетал.
И скоро меж снегов Казбека
Поднялся одинокий храм,
И кости злого человека
Вновь успокоилися там;
И превратилася в кладбище
Скала, родная облакам:
Как будто ближе к небесам
Теплей посмертное жилище?..
Как будто дальше от людей
Последний сон не возмутится…
Напрасно! мертвым не приснится
Ни грусть, ни радость прошлых дней.
XVI
В пространстве синего эфира
Один из ангелов святых
Летел на крыльях золотых,
И душу грешную от мира
Он нес в объятиях своих.
И сладкой речью упованья
Ее сомненья разгонял,
И след проступка и страданья
С нее слезами он смывал.
Издалека уж звуки рая
К ним доносилися - как вдруг,
Свободный путь пересекая,
Взвился из бездны адский дух.
Он был могущ, как вихорь шумный,
Блистал, как молнии струя,
И гордо в дерзости безумной
Он говорит: “Она моя!”
К груди хранительной прижалась,
Молитвой ужас заглуша,
Тамары грешная душа -
Судьба грядущего решалась,
Пред нею снова он стоял,
Но, боже! - кто б его узнал?
Каким смотрел он злобным взглядом,
Как полон был смертельным ядом
Вражды, не знающей конца,-
И веяло могильным хладом
От неподвижного лица.
“Исчезни, мрачный дух сомненья! -
Посланник неба отвечал: -
Довольно ты торжествовал;
Но час суда теперь настал -
И благо божие решенье!
Дни испытания прошли;
С одеждой бренною земли
Оковы зла с нее ниспали.
Узнай! давно ее мы ждали!
Ее душа была из тех,
Которых жизнь - одно мгновенье
Невыносимого мученья,
Недосягаемых утех:
Творец из лучшего эфира
Соткал живые струны их,
Они не созданы для мира,
И мир был создан не для них!
Ценой жестокой искупила
Она сомнения свои…
Она страдала и любила -
И рай открылся для любви!”
И Ангел строгими очами
На искусителя взглянул
И, радостно взмахнув крылами,
В сиянье неба потонул.
И проклял Демон побежденный
Мечты безумные свой,
И вновь остался он, надменный,
Один, как прежде, во вселенной
Без упованья и любви!..
_________________
На склоне каменной горы
Над Койшаурскою долиной
Еще стоят до сей поры
Зубцы развалины старинной.
Рассказов, страшных для детей,
О них еще преданья полны…
Как призрак, памятник безмолвный,
Свидетель тех волшебных дней.
Между деревьями чернеет.
Внизу рассыпался аул.
Земля цветет и зеленеет;
И голосов нестройный гул
Теряется, и караваны
Идут, звеня, издалека,
И, низвергаясь сквозь туманы,
Блестит и пенится река.
И жизнью вечно молодою.
Прохладой, солнцем и весною
Природа тешится шутя,
Как беззаботная дитя.
Но грустен замок, отслуживший
Года во очередь свою,
Как бедный старец, переживший
Друзей и милую семью.
И только ждут луны восхода
Его незримые жильцы:
Тогда им праздник и свобода!
Жужжат, бегут во все концы.
Седой паук, отшельник новый,
Прядет сетей своих основы;
Зеленых ящериц семья
На кровле весело играет;
И осторожная змея
Из темной щели выползает
На плиту старого крыльца,
То вдруг совьется в три кольца,
То ляжет длинной полосою
И блещет, как булатный меч,
Забытый в поле давних сеч,
Ненужный падшему герою!..
Все дико; нет нигде следов
Минувших лет: рука веков
Прилежно, долго их сметала,
И не напомнит ничего
О славном имени Гудала,
О милой дочери его!
Но церковь на крутой вершине,
Где взяты кости их землей,
Хранима властию святой,
Видна меж туч еще поныне.
И у ворот ее стоят
На страже черные граниты,
Плащами снежными покрыты;
И на груди их вместо лат
Льды вековечные горят.
Обвалов сонные громады
С уступов, будто водопады,
Морозом схваченные вдруг,
Висят, нахмурившись, вокруг.
И там метель дозором ходит,
Сдувая пыль со стен седых,
То песню долгую заводит,
То окликает часовых;
Услыша вести в отдаленье
О чудном храме, в той стране,
С востока облака одне
Спешат толпой на поклоненье;
Но над семьей могильных плит
Давно никто уж не грустит.
Скала угрюмого Казбека
Добычу жадно сторожит,
И вечный ропот человека
Их вечный мир не возмутит.
