ЧЕРНИЯТ ШАЛ
превод: Димитър Горсов
ЧЕРНИЯТ ШАЛ
Безумен днес гледам към черния шал
и стяга душата ми хладна печал.
Младеж лековерен, когато бях аз
по млада гъркиня изгарях от страст…
Девойката прелестна нежна бе с мен,
но скоро и аз доживях черен ден.
Веднъж шумни гости събрах в моя дом.
Евреин до портата спря дебнешком.
Пируваш - ми рече - с приятели ти,
но вече гъркинята друг прелъсти…
Жълтици му дадох и с гняв го проклех;
и с верен слуга на път бързо поех.
Летяхме… Аз коня пришпорвах вбесен.
Цял в жалост, и в кротост все пак затаен.
Но прагът коварен когато съзрях,
изтръпнах от ревност, за мъст закопнях.
До стаята тайна дотичах, а там -
арменец гъркинята гали без срам.
Мрак падна… Кинжалът зловещ заигра…
Злодеят, в целувка унесен, умря…
Безмълвното тяло - освирепял -
прекрачих и тръгнах към нея без жал…
Днес помня молбите й…. помня кръвта…
С гъркинята свидна умря любовта…
От мъртвата черния шал аз свалих
и бавно кинжала си с него изтрих…
Слугата, щом нов мрак навън се разстла,
захвърли сред Дунава двете тела…
Днес жарки очи не целувам със страст,
но отдих не зная и бдя буден аз.
И гледам безумен пак черния шал,
и гине сърцето ми в хлад и печал.
1820
—————————–
КИНЖАЛ
Лемнонски бог те е ковал
за яростта на Немезида,
на свободата страж, безжалостен кинжал,
последен съдник след позор и след обида.
Гърмът на Зевс мълчи ли, дреме ли законът,
проклятия, надежди сбираш ти,
скрит дебнеш в сянката на трона,
коварно в дреха празнична блестиш.
Като от ада лъч и като мълния на бог
гори в очите на злодея острието ти,
и се озърта той - и дебнещ, и суетен,
и в пирове дори - жесток…
Ще го застигнеш вред с нечакан удар ти:
по суша, по море, под шатъра и в храма,
иззад ключалките измамни,
в семеен кът, сред сън честит…
Кипи в заветен миг пред Цезар Рубикон,
катурнат пада Рим, с обезглавен закон,
но Брут непримирим въстава;
и рухва под теб Цезар, с кървав стон,
до бюста на Помпей, цял в рани.
Изчадие метежно с гняв подема вик,
и в бунт зловещ, сред мъст и сред разплата,
над ледения труп на свободата
палачът свежда грозен лик…
Апостол гибелен, път вечен към Аида
за жертвите си той определи,
но по-висш съд му отреди
теб и девица Евменида.
О, праведнико млад, страж предан на съдбата,
о, Занд, ти стихна в кладата ужасна,
но добродетелта ти свята
и от мъртвешка пепел расне…
Тъй титанично над Германия си бдял,
пред черните беди, с ужасна сила -
и над тържествената ти могила
блести без надпис гол кинжал.
1821
—————————–
ЗАТВОРНИК
Седя зад решетка в тъмничния хлад.
Откърмен в неволя, орел горд и млад,
другар мой, изопнал криле пред беда,
с клюн кървав вън мърша кълве край зида…
Кълве и разхвърля, и в моя зандан
заглеждан тревожно, и цял обладан
от ярост, с див крясък, от който боли,
зове, сякаш казва: „Ще литнем, нали?”
С теб птици сме ние… О, време е, брат! -
там, дето в мъгли е планинският скат,
там, дето морето синее за нас,
там, дето кръжим само вятър…и аз!…”
1822
—————————–
ПОДРАЖАНИЕ НА КОРАНА (1)
Посвещава се на П. А. Осипова
Кълна се в чифт, кълна се в тек ,
кълна се в меч и в правда бойна,
в звездата утринна над теб,
в молитвата сред вечер знойна: (2)
не съм те изоставял аз!…
Кого сред сенките свещени
въведох в неспокоен час
и скрих от зорките гонения?
Кого в зла жажда напоих
с прохлада на води пустинни
и чий език в благ миг дарих
с могъща власт над всичко живо?
Живей с кураж! Живей сред свян!
В борби на правдата се радвай!
Люби!… И моят свят Коран
на плахи твари проповядвай!
2.
Жени прекрасни на пророка,
обременени сте с вина:
влече ви, плаши ви порока…
Под шатрите си в тишина
живейте скромно! Да е бяло
моминското ви покривало!
Пазете вярната си страст
за ласки нежни и законни.
Очи лукави, с лъст позорна,
в зъл час да се не спрат на вас!
А вие, гости Мохамедови,
които му изпращам аз,
от реч суетна и безредна
пазете мирния му час
Сред помислите благородни
презира той души угодни,
от велеречия страни:
трапезата му споделете
и целомъдрени бъдете
към любещите го жени. (3)
3.
Смутен, пророкът се възви,
щом чу слепец (4) да приближава.
Той на порока зъл, уви,
пред наглостта недоумява.
Бог свитък верен ти е дал,
пророк, но не за всички живи.
Корана възвести! Без жал
встрани изтласкай нечестивите.
Защо човек се възгордя?
Затуй ли, че тук гол се ражда,
че диша кратък век в беда,
и слаб роден, слаб гине в жажда?
Затуй ли, че по свой каприз
Бог го мори и възкресява,
че дните му реди в строг низ,
и радости, и плач му дава?
Затуй ли, че от плод преви
за него нарове, маслини
и сам за труд благослови
лозя и ниви, и градини?
Но дважди ангел ще тръби,
полята тътен ще обгърне,
брат брата си ще оскърби,
от майка син ще се отвърне…
Но пак ще се стълпят в страха
край Бога си, от ужас свити.
А нечестивците в праха
ще лазят, в пламъци обвити.
4.
Отвеки с тебе, о, Всесилни,
могъщият от жар гори
да мери ръст в мъст изобилна…
Но ти го, Боже, усмири.
Живот - му каза - аз дарявам,
света със смърт опустошавам,
над мене няма друга власт.
И аз живот - отвърна - давам,
и аз чрез смърт опустошавам -
на теб съм, Боже, равен аз!…
Но спря порочната интрига,
щом с гневно слово я рани:
„От изток слънцето издигам,
от запад ти го повдигни!”
5.
Земята спи под свод бездушен…
Крепи го, Творче, с мощна власт,
та да не рухне върху сушата
и ни затрупа в съден час! (5)
Ти сложи слънце сред вселената,
земя и свод да освети -
тъй с лен елейно напоено
кандилото среднощ блести.
Молете бога! Той могъщ е;
той праща вятър; в ден на зной
в небето облаци разгръща;
от клона сянка спуска той.
Пред Мохамед той милосърдно
сияйния Коран разкри,
та от бездънен мрак да свърнем
към път, осеян от зари.
6.
В сън не напразно ви видях
с глави обръснати сред зноя,
и с кръв по мечовете бойни -
над ровове и кули в прах…
О, чуйте възгласа щастлив!
След подвига, деца честити,
грабнете плячката, жените!
И всеки дял да е правдив.
Герои, слава вам и чест!
Срам за страхливците!… Те бяха
гмеж малодушна… Не разбраха
в съня пророческата вест.
От плячката ви прелъстени,
разкаяни ще ги съзрем.
Ще молят: - „С вас да сме в сраженията!..”
Но им кажете: „Не, не щем!”
В бой падналите са блажени.
Те чуват всеки райски звук.
И вече тънат в наслаждения,
незаменими с нищо тук.
7.
Стани, боязливецо,
в мрака унил
свещено кандило
за тебе гори…
С молитви усърдни
далеч разпръсни
печалните мисли
и сънища зли!…
До изгрев смирено
за милост моли!
Най-святата книга
чети до зори!
8.
Не бивай зъл пред бедността нетърпелива
не слагай даровете с пръсти пресметливи -
угодна е пред Бога щедростта…
В деня на Страшния съд като тучна нива,
сеятелю благочестив,
за твоя труд ще те дари стократно тя.
Но ако ти, скъперник на труда си земен,
в миг, в който просяк подаянието взема,
отдръпнеш завистливата си длан -
знай: твоите богатства като пепел сива,
която дъжд от камъка измива,
ще се стопят - като от Бог отнета дан.
9.
И пътникът вече, от пек оскотял,
към Бога роптае за злия си дял…
В пустиня е скитал три дни и три нощи.
Очите му в прах са и в огън, а още
е пустош край него… Но ето - смутен,
той извор съзира, под палма стаен…
И бързо към извора се устремява,
и хладните струи отпил, освежава
език запламтял и сълзливи зеници.
И ляга в сън тежък до свойта ослица.
И времето дълги години шуми
по божия воля над тази земи.
Най-сетне дойде за пробуждане час,
и пътникът вдигна глава и чу глас:
„Отдавна ли спиш в тия голи пустини?”
Отвърща той: „Слънцето в утрото синьо
видях вчера пак тъй над мен да гори…
Как дълго съм спал - от зори до зори”.
Гласът рече: „Този сън беше ти дар.
Погледай: млад легна, а вече си стар.
В прах палмата рухна, а изворът хладен
погълна безследно пустинята жадна;
и пясъчен насип затрупа без жал
край теб на ослицата скелета бял.”
И тръпнещ от мъка старикът унил
в плач горък се сгърчва, глава преклонил…
И чудо тогава в пустинята става -
предишните дни с блясък нов оживяват,
и палмата сенчеста вдига глава,
и изворът бликва под свежа трева…
И пак на ослицата скелетът стар,
загърнат в плът, с рев зове своя другар.
И пътникът сила и радост усеща,
и младост обзема кръвта му гореща…
Възторзи напират в свободната гръд…
И тръгва отново той с Бога на път.
1824
—————————–
Бележки*
1. „Нечестивите - казва Мохамед (глава „Награди”) - си мислят, че главата е сбор от нови лъжи и стари басни.” Мнението на тези нечестиви, разбира се е правилно; но независимо от това, много нравствени истини в Корана са изложени по силен и поетичен начин. Тук се предлагат няколко свободни подражания. В оригинала Аллах говори сaмо от свое име, а за Мохамед се споменава само във второ и трето лице…
2. На други места в Корана Аллах се кълне в копитата на кобилата, в плодовете но смокинята, в свободата на Мека, в добродетелта и порока, в ангелите, в човека и пр. Този странен реторичен похват се среща много пъти в Корана.
3. „ Моят пророк - твърди Аллах - няма да ви каже това, понеже е много учтив и скромен; но аз няма защо да премълчавам” и пр. В тия заповеди ясно личи ревността на арабина.
4. Из книгата „ Слепец”.
5. Лоша физика; но затова пък каква смела поезия!
* Принадлежат на Пушкин.
—————————–
АКВИЛОН
Защо ти, мрачен аквилон,
трошиш тръстиките крайбрежни?
Защо в безбрежен небосклон
с гняв късаш облачето нежно?
Доскоро облачен поток
безгрижно в свода се кълбеше,
доскоро и дъбът висок
в надменна красота блестеше.
Но ти се втурна, заигра,
ти в буря прошумя и в слава,
мъглите сдиплени раздра,
дъба изтръгна величаво.
Спри своя бяг по свода ти!
Там слънце пак да засияе.
Ветрецът с облак да играе.
Тръстика нежно да шепти.
1824
—————————–
***
Пази ме, талисмане мой!
Пази ме в дни на зли гонения,
на разкаяния, вълнения…
Вдъхни, след много скръб, покой!…
Когато океанът с вой
край мен талази тъмни вдигне
и буря в пътя ме настигне,
пази ме, талисмане мой!
В жаравата на кървав бой,
на скука в лоното досадно,
в чужд край, в самотност безотрадна,
пази ме, талисмане мой!
На бляновете дивен рой -
измамно за духа светило -
но пусто днес и изменило…
Пази ме, талисмане мой!
Дано в духовния ми строй
сърдечни рани то не буди!
Прости, желание! Спри, възбуда!
Пази ме, талисмане мой!
1825
—————————–
***
На А.П. Керн
Аз помня миг на възкресение:
ликът ти чист пред мен изгря
като копнеж и привидение,
като нестихваща зора…
В минути зли и безнадеждни,
сред хорски грозни суети,
опора дирих в тая нежност,
в гласа ти, в милите черти.
Но времето лети, измита
и най-съдбовните мечти -
забравих тия дни честити,
гласа ти, райските черти.
Сред злост и грубо заточение
течеше мудно всеки час,
без трепети, без вдъхновение,
без ласки, без сълзи, без страст.
Но пламна в ново озарение
душата пак - яви се ти
като звезда и неизменен
скъп образ, с ангелски черти.
И пак сърцето окрилено
трепти в жарта на порив нов,
и пак ехти от вдъхновение,
и пак умира от любов.
1825
—————————–
ЗИМНА ВЕЧЕР
Бурята в мъгли небето
крие, мята вихри с бяс,
ту завие над полето,
ту заплаче с детски глас,
ту по покрива се мята,
скубе сламата без жал,
ту пък блъска по стъклата
като скитник премалял.
Из къщурката ни слаба,
екне вой и тегне мрак…
Ти защо притихна, бабо,
край прозорчето ни пак.
Или вихрите студени
те изпълват със тъга,
или дрямка от вретеното
свлича твоята ръка?
Дай да пийнем, дружке мила,
на младежките лета!
Слагай чаши! С нежна сила
в тях да звънне радостта!
Я запей как морска птица
все лети свобода,
пей как бърза хубавица
в ранно утро за вода.
Бурята в мъгли небето
крие, мята вихри с бяс,
ту завие из полето,
ту заплаче с детски глас.
Дай да пийнем, дружке мила,
на младежките лета!
Слагай чаши! С нежна сила
да звъни в тях радостта!
1825
—————————–
АНГЕЛ
Пред рая, засиял и нежен,
глава бе ангелът склонил,
А демон грозен и метежен
над адски бездни бе извил.
Духът на черните съмнение
в духа пречист се беше взрял,
неволна жар от умиление
за пръв път смътно опознал.
Сиял си ненапразно - каза -
щом те видях, изтръпнах цял:
не всичко в Рая съм намразил,
не всичко земно съм презрял!
1827
—————————–
ПОЕТ
Додето жертва от поета
не иска Аполон, той, с гръб
превит от тежки грижи, крета
в света сред суета и скръб.
Мълчи му лирата свещена,
душата дреме в сън суров
и той в света, сред унизените,
е най-презрян и унизен.
Но щом божественият глас
слуха му в ясен миг достигне,
духът му с мощен мах се вдига -
орел пробуден в сладък час.
Тъжи той в светските забави,
отблъсква хорската мълва;
в нозете на кумир прославен
не свежда гордата глава.
С див нрав, на волна шир приучен,
отнася трепет, звукове
към росни морски брегове,
в шум на дъбрави сладкозвучни.
1827
—————————–
***
И пак ни увенчава слава.
Врагът ни пак е поразен.
В Арзрум забит е мечът здраво.
В Едир - мирът провъзгласен.
Далеч се разпростря Русия.
Юг легна в нейните нозе.
Цял Понт-Евксин почти обзе,
с прегръдки жадни да изпие.
1829
—————————–
Бележки:
Написано по повод на мира в Адрианопол, сключен на 2 септември 1829 г. след войната с Турция 1828-1829 г. И пак ни увенчава слава./ Врагът ни пак е поразен.- т. е. отново след наваринското морско сражение (1827) на съюзния флот на Русия, Франция, Англия и Гърция - срещу Турция, което завършило с пълно унищожение на турско-египетския флот.
Едир, Едирне - Адрианопол (Одрин).
Далеч се разпростря Русия./ Юг легна в нейните нозе./ Цял Понт-Евксин почти обзе - Русия получила според Адрианополския мир устието на Дунав и целият източен бряг на Черно море (Евксин).
—————————–
КАВКАЗ
Кавказ е под мене. Стоя на гол връх
сред белите преспи над бездни зловещи.
Орел, отдалеч долетял, ме посреща.
С криле неподвижни лови моя дъх.
И виждам под нас как потоците сини
се раждат и тръгват могъщи лавини;
как рехави облаци бавно растат;
и диво по ската кънтят водопади;
под тях вдигат рамо гранитни грамади
и лишеи лазят и храсти шумят;
а долу, сред низ от дъбрави зелени,
летят пъстри птици и тичат елени.
И хора се тулят там в скалната твърд,
и рунни стада пъплят в пасбища тучни,
и весел пастир край вълни благозвучни
следи как Арагва кипи с бяла гръд,
и конник потаен кръжи в теснините,
където се мятат на Терек водите,
и той с гняв на тигър - настръхнал и див
се мята в дола като в клетка желязна,
но тази вражда в пустошта е напразна;
напразно с вълни лиже камъка сив -
осъден е вечно безсилен да страда,
и ничком да стене под грозни грамади!
1829
—————————–
***
Когато сред стъгдите шумни
се скитам или влизам в храм,
или съм с юноши безумни -
пак на мечти ще се отдам,
и казвам: минат ли години,
тук скупчените - всички нас,
ще ни прихлупи сводът димен;
и вече бие нечий час…
Съзра ли дъб самотен, мисля:
той - горски патриарх - без жал
дедите надживя безмилостно…
И мен тъй би ме надживял…
Детенце милвам ли, все с тая
скръб в думите, шептя: прости,
на дните ми е близък краят -
ще гния аз, но ти цъфти!…
Тъй ден след ден, сред кръговрата,
привиквам с мисъл да следя
смъртта - дано поне отгатна
часа на страшната беда…
Къде ще ме срази съдбата? -
сред бой, на път, или в море,
или отсреща долината
праха ми грешен ще сбере?
Безчувственото тяло може
навсякъде да спи в пръстта,
но искам в края роден, Боже,
да легна все пак след смъртта!
И шум от нов живот през входа
вдън гробницата да ехти,
а равнодушната природа
вън с вечна хубост да блести!
1829
—————————–
***
От скръб по бреговете свидни
напусна края чужд тогаз.
В час горестен, в час незавиден,
пред тебе горко плаках аз.
Ръката стинеща едва ли
могла би да те задържи.
А тъй се молех на раздяла
мигът злочест да продължи.
Но сред пламтящото желание
аз чух как нежно ми шептиш.
От края мрачен на изгнанието
към друг край ме зовеше ти.
И рече: „Мили мой, при среща
под родните ми небеса,
в маслините, с уста гореща
целувка ще ти поднеса.”
Но там, уви!, където сводът
в лазурни пламъци гори,
край сенки и вълни свободни,
в сън непробуден се смири.
И прелестта ти, и страданието
потънаха в гробовен мраз.
А с тях изчезна обещаната
целувка… Но я чакам аз!…
1830
—————————–
***
От боговете кой нечут,
ми върна теб, с когото ратно,
през тежка бран и ужас лют,
след призрака на свободата
отчаян ни поведе Брут?
С когото аз тревоги бойни
зад чаша в шатъра укрих
и къдрите с венец, спокойно,
в сирийско миро потопих?
Ти помниш ли часа ужасен
на битката, когато в страх,
без щит аз бягах и мълвях
молитви и обети страстно?
Как се боях, как тръпнех аз?
Но Ермий в облак ме обгърна,
прикри ме и сред оня бяс
на боя, от смъртта ме върна?
А ти, мой пръв любимец, там
остана в бойната верига.
Днес пак си в Рим и пак пристигаш
в домът ми прост и неголям,
в закрилата му благодатна…
Ей чашите ми! Пий докрай!
Аз имам вино ароматно.
Момче, наливай! Не се май!
Тук крайностите не са страшни!
Ще пия като скит-голтак.
Разсъдъка си, вдигнал чаша,
с приятел да удавя пак!
1835
—————————–
Бележки:
Свободен превод на одата на Хораций «Към Помпей Вар» (кн. II, ода VII). Хораций и Помпей Вар участвали в републиканските легиони на Брут и в сражението срещу Октавиан Август при Филипи.
Помпей Вар - другар на Хораций във военната служба. Той не се ограничил с участието си в битката при Филипи, а заедно с остатъците от армията на републиканеца Марк Юний Брут участвал в новата война на Секст Помпей срещу Октавиан, завършила също с поражение за републиканците. В тази ода Хораций поздравява своя приятел с благополучното завръщане от войната и го кани на радостен пир.
Ермий - бог Хермес.
ЧЕРНАЯ ШАЛЬ
Молдавская песня
Гляжу как безумный на чёрную шаль,
И хладную душу терзает печаль.
Когда легковерен и молод я был,
Младую гречанку я страстно любил.
Прелестная дева ласкала меня;
Но скоро я дожил до чёрного дня.
Однажды я созвал весёлых гостей;
Ко мне постучался презренный еврей.
«С тобою пируют (шепнул он) друзья;
Тебе ж изменила гречанка твоя».
Я дал ему злата и проклял его
И верного позвал раба моего.
Мы вышли; я мчался на быстром коне;
И кроткая жалость молчала во мне.
Едва я завидел гречанки порог,
Глаза потемнели, я весь изнемог…
В покой отдаленный вхожу я один…
Неверную деву лобзал армянин.
Не взвидел я света; булат загремел…
Прервать поцелуя злодей не успел.
Безглавое тело я долго топтал,
И молча на деву, бледнея, взирал.
Я помню моленья… текущую кровь…
Погибла гречанка, погибла любовь!
С главы её мёртвой сняв чёрную шаль,
Отёр я безмолвно кровавую сталь.
Мой раб, как настала вечерняя мгла,
В дунайские волны их бросил тела.
С тех пор не целую прелестных очей,
С тех пор я не знаю весёлых ночей.
Гляжу как безумный на чёрную шаль,
И хладную душу терзает печаль.
14 ноября 1820
—————————–
КИНЖАЛ
Лемносской бог тебя сковал
Для рук бессмертной Немезиды,
Свободы тайный страж, карающий кинжал,
Последний судия Позора и Обиды.
Где Зевса гром молчит, где дремлет меч Закона,
Свершитель ты проклятий и надежд,
Ты кроешься под сенью трона,
Под блеском праздничных одежд.
Как адской луч, как молния богов,
Немое лезвие злодею в очи блещет,
И озираясь он трепещет,
Среди своих пиров.
Везде его найдет удар нежданный твой:
На суше, на морях, во храме, под шатрами,
За потаенными замками,
На ложе сна, в семье родной.
Шумит под Кесарем заветный Рубикон,
Державный Рим упал, главой поник Закон;
Но Брут восстал вольнолюбивый:
Ты Кесаря сразил - и мертв объемлет он
Помпея мрамор горделивый.
Исчадье мятежей подъемлет злобный крик:
Презренный, мрачный и кровавый,
Над трупом Вольности безглавой
Палач уродливый возник.
Апостол гибели, усталому Аиду
Перстом он жертвы назначал,
Но вышний суд ему послал
Тебя и деву Эвмениду.
О юный праведник, избранник роковой,
О Занд, твой век угас на плахе;
Но добродетели святой
Остался глас в казненном прахе.
В твоей Германии ты вечной тенью стал,
Грозя бедой преступной силе -
И на торжественной могиле
Горит без надписи кинжал.
Март 1821?
—————————–
УЗНИК
Сижу за решеткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орел молодой.
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюет под окном,
Клюет, и бросает, и смотрит в окно,
Как будто со мною задумал одно.
Зовет меня взглядом и криком своим
И вымолвить хочет: “Давай, улетим!
Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… да я!…”
1822
—————————–
ПОДРАЖАНИЯ КОРАНУ
Посвящено П. А. Осиповой.
I
Клянусь четой и нечетой,
Клянусь мечом и правой битвой,
Клянуся утренней звездой,
Клянусь вечернею молитвой:
Нет, не покинул я тебя.
Кого же в сень успокоенья
Я ввёл, главу его любя,
И скрыл от зоркого гоненья?
Не я ль в день жажды напоил
Тебя пустынными водами?
Не я ль язык твой одарил
Могучей властью над умами?
Мужайся ж, презирай обман,
Стезёю правды бодро следуй,
Люби сирот, и мой Коран
Дрожащей твари проповедуй.
II
О, жёны чистые пророка,
От всех вы жён отличены:
Страшна для вас и тень порока.
Под сладкой сенью тишины
Живите скромно: вам пристало
Безбрачной девы покрывало.
Храните верные сердца
Для нег законных и стыдливых,
Да взор лукавый нечестивых
Не узрит вашего лица!
А вы, о гости Магомета,
Стекаясь к вечери его,
Брегитесь суетами света
Смутить пророка моего.
В паренье дум благочестивых,
Не любит он велеречивых
И слов нескромных и пустых:
Почтите пир его смиреньем,
И целомудренным склоненьем
Его невольниц молодых.
III
Смутясь, нахмурился пророк,
Слепца послышав приближенье:
Бежит, да не дерзнёт порок
Ему являть недоуменье.
С небесной книги список дан
Тебе, пророк, не для строптивых;
Спокойно возвещай Коран,
Не понуждая нечестивых!
Почто ж кичится человек?
За то ль, что наг на свет явился,
Что дышит он недолгий век,
Что слаб умрёт, как слаб родился?
За то ль, что бог и умертвит
И воскресит его - по воле?
Что с неба дни его хранит
И в радостях и в горькой доле?
За то ль, что дал ему плоды,
И хлеб, и финик, и оливу,
Благословив его труды,
И вертоград, и холм, и ниву?
Но дважды ангел вострубит;
На землю гром небесный грянет:
И брат от брата побежит,
И сын от матери отпрянет.
И все пред бога притекут,
Обезображенные страхом;
И нечестивые падут,
Покрыты пламенем и прахом.
IV
С тобою древле, о всесильный,
Могучий состязаться мнил,
Безумной гордостью обильный;
Но ты, господь, его смирил.
Ты рек: я миру жизнь дарую,
Я смертью землю наказую,
На всё подъята длань моя.
Я также, рек он, жизнь дарую,
И также смертью наказую:
С тобою, боже, равен я.
Но смолкла похвальба порока
От слова гнева твоего:
Подъемлю солнце я с востока;
С заката подыми его!
V
Земля недвижна - неба своды,
Творец, поддержаны тобой,
Да не падут на сушь и воды
И не подавят нас собой.
Зажёг ты солнце во вселенной,
Да светит небу и земле,
Как лён, елеем напоенный,
В лампадном светит хрустале.
Творцу молитесь; он могучий:
Он правит ветром; в знойный день
На небо насылает тучи;
Даёт земле древесну сень.
Он милосерд: он Магомету
Открыл сияющий Коран,
Да притечём и мы ко свету,
И да падёт с очей туман.
VI
Не даром вы приснились мне
В бою с обритыми главами,
С окровавленными мечами,
Во рвах, на башне, на стене.
Внемлите радостному кличу,
О дети пламенных пустынь!
Ведите в плен младых рабынь,
Делите бранную добычу!
Вы победили: слава вам,
А малодушным посмеянье!
Они на бранное призванье
Не шли, не веря дивным снам.
Прельстясь добычей боевою,
Теперь в раскаянье своём
Рекут: возьмите нас с собою;
Но вы скажите: не возьмём.
Блаженны падшие в сраженье:
Теперь они вошли в эдем
И потонули в наслажденьи,
Не отравляемом ничем.
VII
Восстань, боязливый:
В пещере твоей
Святая лампада
До утра горит.
Сердечной молитвой,
Пророк, удали
Печальные мысли,
Лукавые сны!
До утра молитву
Смиренно твори;
Небесную книгу
До утра читай!
VIII
Торгуя совестью пред бледной нищетою,
Не сыпь своих даров расчётливой рукою:
Щедрота полная угодна небесам.
В день грозного суда, подобно ниве тучной,
О сеятель благополучный!
Сторицею воздаст она твоим трудам.
Но если, пожалев трудов земных стяжанья,
Вручая нищему скупое подаянье,
Сжимаешь ты свою завистливую длань, -
Знай: все твои дары, подобно горсти пыльной,
Что с камня моет дождь обильный,
Исчезнут - господом отверженная дань.
IX
И путник усталый на бога роптал:
Он жаждой томился и тени алкал.
В пустыне блуждая три дня и три ночи,
И зноем и пылью тягчимые очи
С тоской безнадежной водил он вокруг,
И кладез под пальмою видит он вдруг.
И к пальме пустынной он бег устремил,
И жадно холодной струёй освежил
Горевшие тяжко язык и зеницы,
И лёг, и заснул он близ верной ослицы -
И многие годы над ним протекли
По воле владыки небес и земли.
Настал пробужденья для путника час;
Встаёт он и слышит неведомый глас:
«Давно ли в пустыне заснул ты глубоко?»
И он отвечает: уж солнце высоко
На утреннем небе сияло вчера;
С утра я глубоко проспал до утра.
Но голос: «О путник, ты долее спал;
Взгляни: лёг ты молод, а старцем восстал;
Уж пальма истлела, а кладез холодный
Иссяк и засохнул в пустыне безводной,
Давно занесённый песками степей;
И кости белеют ослицы твоей».
И горем объятый мгновенный старик,
Рыдая, дрожащей главою поник…
И чудо в пустыне тогда совершилось:
Минувшее в новой красе оживилось;
Вновь зыблется пальма тенистой главой;
Вновь кладез наполнен прохладой и мглой.
И ветхие кости ослицы встают,
И телом оделись, и рев издают;
И чувствует путник и силу, и радость;
В крови заиграла воскресшая младость;
Святые восторги наполнили грудь:
И с богом он дале пускается в путь.
1824
—————————–
АКВИЛОН
Зачем ты, грозный аквилон,
Тростник прибрежный долу клонишь?
Зачем на дальний небосклон
Ты облачко столь гневно гонишь?
Недавно чёрных туч грядой
Свод неба глухо облекался,
Недавно дуб над высотой
В красе надменной величался…
Но ты поднялся, ты взыграл,
Ты прошумел грозой и славой -
И бурны тучи разогнал,
И дуб низвергнул величавый.
Пускай же солнца ясный лик
Отныне радостью блистает,
И облачком зефир играет,
И тихо зыблется тростник.
1824
—————————–
***
Храни меня, мой талисман,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в день печали был мне дан.
Когда подымет океан
Вокруг меня валы ревучи,
Когда грозою грянут тучи, -
Храни меня, мой талисман.
В уединеньи чуждых стран,
На лоне скучного покоя,
В тревоге пламенного боя
Храни меня, мой талисман.
Священный сладостный обман,
Души волшебное светило…
Оно сокрылось, изменило…
Храни меня, мой талисман.
Пускай же ввек сердечных ран
Не растравит воспоминанье.
Прощай, надежда; спи, желанье;
Храни меня, мой талисман.
<1825>
—————————–
К*** <КЕРН>
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный,
И снились милые черты.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
не позднее 19 июля 1825
—————————–
ЗИМНИЙ ВЕЧЕР
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.
Наша ветхая лачужка
И печальна и темна.
Что же ты, моя старушка,
Приумолкла у окна?
Или бури завываньем
Ты, мой друг, утомлена,
Или дремлешь под жужжаньем
Своего веретена?
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила;
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя;
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя.
Выпьем, добрая подружка
Бедной юности моей,
Выпьем с горя; где же кружка?
Сердцу будет веселей.
1825
—————————–
АНГЕЛ
В дверях эдема ангел нежный
Главой поникшею сиял,
А демон мрачный и мятежный
Над адской бездною летал.
Дух отрицанья, дух сомненья
На духа чистого взирал
И жар невольный умиленья
Впервые смутно познавал.
«Прости, - он рек, - тебя я видел,
И ты недаром мне сиял:
Не всё я в небе ненавидел,
Не всё я в мире презирал».
<1827>
—————————–
ПОЭТ
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружён;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.
Но лишь Божественный глагол
До слуха чуткого коснётся,
Душа поэта встрепенётся,
Как пробудившийся орёл.
Тоскует он в забавах мира,
Людской чуждается молвы,
К ногам народного кумира
Не клонит гордой головы;
Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы…
<1827>
—————————–
***
Опять увенчаны мы славой,
Опять кичливый враг сражён,
Решён в Арзруме спор кровавый,
В Эдырне мир провозглашён.
И дале двинулась Россия,
И юг державно облегла,
И пол-Эвксина вовлекла
В свои объятия тугие.
1829
—————————–
КАВКАЗ
Кавказ подо мною. Один в вышине
Стою над снегами у края стремнины;
Орёл, с отдалённой поднявшись вершины,
Парит неподвижно со мной наравне.
Отселе я вижу потоков рожденье
И первое грозных обвалов движенье.
Здесь тучи смиренно идут подо мной;
Сквозь них, низвергаясь, шумят водопады;
Под ними утёсов нагие громады;
Там ниже мох тощий, кустарник сухой;
А там уже рощи, зелёные сени,
Где птицы щебечут, где скачут олени.
А там уж и люди гнездятся в горах,
И ползают овцы по злачным стремнинам,
И пастырь нисходит к весёлым долинам,
Где мчится Арагва в тенистых брегах,
И нищий наездник таится в ущелье,
Где Терек играет в свирепом веселье;
Играет и воет, как зверь молодой,
Завидевший пищу из клетки железной;
И бьётся о берег в вражде бесполезной
И лижет утёсы голодной волной…
Вотще! нет ни пищи ему, ни отрады:
Теснят его грозно немые громады.
1829
—————————–
***
Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.
Я говорю: промчатся годы,
И сколько здесь ни видно нас,
Мы все сойдём под вечны своды -
И чей-нибудь уж близок час.
Гляжу ль на дуб уединенный,
Я мыслю: патриарх лесов
Переживёт мой век забвенный,
Как пережил он век отцов.
Младенца ль милого ласкаю,
Уже я думаю; прости!
Тебе я место уступаю:
Мне время тлеть, тебе цвести.
День каждый, каждую годину
Привык я думой провождать,
Грядущей смерти годовщину
Меж их стараясь угадать.
И где мне смерть пошлёт судьбина?
В бою ли, в странствии, в волнах?
Или соседняя долина
Мой примет охладелый прах?
И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне всё б хотелось почивать.
И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.
1829
—————————–
***
Для берегов отчизны дальной
Ты покидала край чужой;
В час незабвенный, в час печальный
Я долго плакал пред тобой.
Мои хладеющие руки
Тебя старались удержать;
Томленье страшное разлуки
Мой стон молил не прерывать.
Но ты от горького лобзанья
Свои уста оторвала;
Из края мрачного изгнанья
Ты в край иной меня звала.
Ты говорила: «В день свиданья
Под небом вечно голубым,
В тени олив, любви лобзанья
Мы вновь, мой друг, соединим».
Но там, увы, где неба своды
Сияют в блеске голубом,
Где [тень олив легла] на воды,
Заснула ты последним сном.
Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой -
А с <ними> поцалуй свиданья…
Но жду его; он за тобой…
<1830>
—————————–
***
Кто из богов мне возвратил
Того, с кем первые походы
И браней ужас я делил,
Когда за призраком свободы
Нас Брут отчаянный водил?
С кем я тревоги боевые
В шатре за чашей забывал
И кудри, плющем увитые,
Сирийским мирром умащал?
Ты помнишь час ужасный битвы,
Когда я, трепетный квирит,
Бежал, нечестно брося щит,
Творя обеты и молитвы?
Как я боялся! как бежал!
Но Эрмий сам незапной тучей
Меня покрыл и вдаль умчал
И спас от смерти неминучей.
А ты, любимец первый мой,
Ты снова в битвах очутился…
И ныне в Рим ты возвратился
В мой домик темный и простой.
Садись под сень моих пенатов.
Давайте чаши. Не жалей
Ни вин моих, ни ароматов.
Венки готовы. Мальчик! лей.
Теперь не кстати воздержанье:
Как дикий скиф хочу я пить.
Я с другом праздную свиданье,
Я рад рассудок утопить.
<1835>
