Осип Манделщам

превод: Татяна Любенова

***
Чувам, чувам ранен лед
под мостовете как пука,
спомням си, опиянен,
над главите ни как чука.

И от стълби, от площади,
със дворците ъгловати,
във кръга си Флорентински,
пеел силно, мощно Данте
с уморени устни.

Така зърнистия гранит
сянката ми с очи гризе,
нощем виждайки корита,
денем всъщност - домове.

Или безделница е тя
и прозява се със вас,

или сред хората шуми,
сгряваща с небе и вино,

хранеща със хляб горчив
лебедите дотегливи.

——————————

***
Както небесен камък земята буди нейде,
в немилост е стихът, незнаещ свой отец.
Неумолимото - находката е за твореца -
не може друго да е то, да съдите недейте.

——————————

***
Аз вече в паяжина съм светлинна,
чернокоса или светло-руса.
На народа трябват светлина и въздух син,
хляб е нужен нему и снега на Елбрус.

И няма кой съвет да ми даде,
а сам да го открия аз - едва ли:
такива камъни - прозрачни, плачещи,
ни в Крим ги има, нито на Урал.

Тайнствено-роден стих е нужен на народа,
за да го буди от съня, да не унива
ленено къдрава, кафявата вълна -
със своя звук да го умива.

——————————

***
Самотен, вглеждам се в лицето на студа,
той - никъде, а аз - от нищото.
Като изгладена с ютия е тази равнина,
без гънчица и като чудо дишащо.

А слънце примижава в сиромашка светлина,
спокоен погледът му, не е безутешен…
Десетозначната гора - е все така…
Снегът хрупти в очите като хляб безгрешен.

——————————

***
А ти си още жив и още сам не си,
додето със приятелката бедна
се наслаждаваш на велики равнини
и на мъглата и студа, или на буря снежна.

В разкошна бедност и в огромна нищета,
спокоен, утешен, живей си безметежен,
благословени дните ти и нощите да са
и сладкогласният ти труд безгрешен.

Нещастен е, като от сянката си, който
от лай се плаши и го вятър коси.
Бедняк е този, който сам и полужив,
от тази сянка милостиня проси.

——————————

***
Като закъснял подарък
зимата усещам аз.
И обичам изначално
неуверения й размах.

Хубава е щом ни плаши
с грозните си тя дела -
В обезлесената околност
даже гарвана замря.

Но по-силна от нетрайно-
изпъкналата синина -
със леда си слепоочен -
е безсънната река…

——————————

***
В сърцето на века съм - път неясен,
а времето целта отдалечи:
и съхнещият клон на морен ясен
със сиромашки цветове цъфти.

——————————

***
Да, аз лежа в земята, мърдайки със устни,
това, което ще река, ще го научи всеки ученик:
по-кръгла е от всичко земята на Червения площад
и доброволно скатът и се вкоравява.
На Червения площад земята от всичко е по-кръгла
и скатът и е неочаквано просторен,
той в ниското се спуска - до полетата оризови -
додето жив е още на земята и последния неволник.

——————————

***
Коя е тази улица?
Улицата на Манделщам.
Що за фамилия дяволска -
както и да я извърташ,
криво звучи, а не право.

Малко е в нея линейното,
нравът му не бе лилиен.
И затова тази улица,
или по-точно - яма,
така се зове по името
на Манделщама.

——————————

СТАРИЯТ КРИМ

Студена пролет. Гладен Стари Крим,
като при Врангел - виноват е.
Овчарките на двора, в закърпени халати
и сив се стели хапещият дим.

Все тъй е хубава разсеяната далнина -
дърветата, надули пъпки дребни,
са сякаш пришълци и буди жал
до глупост украсеният бадем.

Природата лицето си не ще узнае
и страшни сенките са в Украина, на Кубан…
А в плъстените си обувки, селяните гладни
си пазят портичките, без околността…

***
Слышу, слышу ранний лед,
Шелестящий под мостами,
Вспоминаю, как плывет
Светлый хмел над головами.

С черствых лесниц, с площадей
С угловатыми дворцами
Круг Флоренции своей
Алигьери пел мощней
Утомленными губами.

Так гранит зернистый тот
Тень моя грызет очами,
Видит ночью ряд колод,
Днем казавшихся домами.

Или тень баклуши бьет
И позевывает с вами,

Иль шумит среди людей,
Греясь их вином и небом,

И несладким кормит хлебом
Неотвязных лебедей.

——————————

***
Как землю где-нибудь небесный камень будит,
Упал опальный стих, незнающий отца.
Неумолимое - находка для творца -
Не может быть другим, никто его не судит.

——————————

***
Я нынче в паутине световой -
Черноволосой, светло-русой.
Народу нужен свет и воздух голубой,
И нужен хлеб и снег Эльбруса.

И не с кем посоветоваться мне,
А сам найду его едва ли:
Таких прозрачных, плачущих камней
Нет ни в Крыму, ни на Урале.

Народу нужен стих таинственно-родной,
Чтоб от него он вечно просыпался
И льнянокудрою, каштановой волной -
Его звучаньем - умывался.

——————————

***
В лицо морозу я гляжу один:
Он - никуда, я - ниоткуда,
И все утюжится, плоится без морщин
Равнины дышащее чудо.

А солнце щурится в крахмальной нищете -
Его прищур спокоен и утешен…
Десятизначные леса - почти что то…
И снег хрустит в глазах, как чисты хлеб, безгрешен.

——————————

***
Еще не умер ты, еще ты не один,
Покуда с нищенкой-подругой
Ты наслаждаешься величием равнин,
И мглой, и холодом, и вьюгой.

В роскошной бедности, в могучей нищете
Живи спокоен и утешен.
Благословенны дни и ночи те,
И сладкогласный труд безгрешен.

Несчастлив тот, кого, как тень его,
Пугает лай и ветер косит,
И беден тот, кто, сам полуживой,
У тени милостыню просит.

——————————

***
Как подарок запоздалый
Ощутима мной зима:
Я люблю ее сначала
Неуверенный размах.

Хороша она испугом,
Как начало грозных дел -
Перед всем безлесным кругом
Даже ворон оробел.

Но сильней всего непрочно -
Выпуклых голубизна -
Полукруглый лед высочный
Речек, бающих без сна…

——————————

***
Я в сердце века - путь неясен,
А время удаляет цель:
И посоха усталый ясень
И меди нищенскую цвель.

——————————

***
Да, я лежу в земле, губами шевеля,
И то, что я скажу, заучит каждой школьник:
На Красной площади всего креглей земля
И скат ее твердеет добровольный.
На Красной площади земля всего круглей,
И скат ее нечаянно-раздольный,
Откидываясь вниз - до рисовых полей -
Покуда на земле последний жив невольник.

——————————

***
Это какая улица?
Улица Мандельштама.
Что за фамилия чертова -
Как ее ни вывертывай,
Криво звучит, а не прямо.

Мало в нем было линейного,
Нрава он не был лилейного,
И потому эта улица
Или, верней, эта яма
Так и зовется по имени
Этого Мандельштама…

——————————

СТАРЫЙ КРЫМ

Холодная весна. Голодный Старый Крым,
Как был при Врангеле - такой же виноватый.
Овчарки на дворе, на рубищах заплаты,
Такой же серенкий, кусающийся дым.

Все так же хороа рассеянная даль -
Деревья, почками набухшие на малость,
Стоят, как пришлые, и возбуждает жалость
Вчерашней глупостью украшенный миндаль.

Природа своего не узнает лица,
И тени страшные Украины, Кубани…
Как в туфлях войлочных голодные крестьяне
Калитку стерегут, не трогая кольца…