ПАК ЗИМА…
превод: Никола Фурнаджиев
***
Пак зима. И какво да правим в село? Носи
слугата чая рано заранта. С въпроси
обсипвам го пък аз: мете ли буря пак?
Не идва ли денят по-тих и с пресен сняг?
Ще яздим ли, или добре е да прегледам
списанията тук, заети от съседа?
Снежи. И коня вън възсядаме завчас.
Тръс яздим, а денят прокрадва се край нас.
С камшици сме, подире кучетата дебнат,
внимателно следим и ний земята бледна,
въртим се и летим и в ранната тъма
с два заека в ръце се връщаме дома.
И ето вечерта. Вън вихърът вилнее.
Свещта едвам гори. Сърцето ми линее
и скуката се лей на капки в мойта гръд.
Посядам да чета, но буквите пълзят
пред погледа. Оставям книгата унило
и със перото пак изтръгвам аз насила
от музата си все несвързани слова.
Звукът не среща звук… Изгубвайки права
над римата тогаз, слугинята ми чудна,
аз виждам как стихът се влачи страшно мудно
и този тежък спор оставям уморен.
Пак в гостната… Брътвеж, тъй както всеки ден,
за захарен завод, че избор наближава,
хазяйката мълчи и с куките си шава
и бързият й труд, изглежда, няма край
или на купа поп поставила, гадай.
Тъга. Сред самота тъй ден след ден минава.
Но в късни часове, когато се стъмнява,
към нашето селце ако от дълъг път
нечакано с шейна се гости зададат:
една старица с две девойчета-сестрички
( и двете светлоруси, хубави елички) -
как всичко изведнъж се оживява тук!
Животът, боже мой, как става мил и друг!
Очите най-напред , оглеждайки се, свеждат,
три-четири слова, беседа се повежда,
и дружен смях ечи, и песни с буйна страст,
и после шепот тих на масата, и валс,
и бъбрене безспир, и погледи горещи,
сред стълбищния здрач забавящи се срещи.
И на верандата сама излиза тя:
открита шия, гръд и вихър сред нощта.
Но не е вреден той за розата ни нежна.
Сред него как пламти целувката! Как свежа
е руската мома на преспите в праха!
1829
—————————–
ОТГОВОР НА АНОНИМА
О, който и да си, що днес ме поздравяваш,
посочвайки ми път, тояга ми подаваш
и стискаш мойта длан, когато, възроден,
аз тръгвам към живот прекрасен и блажен;
о, който и да си: дали възторжен дядо,
далечен ли другар от хубавата младост,
момче ли, с още скрит от погледите стих,
несмел ли херувим на пола слаб и тих -
благодаря ти аз от дън душа, защото,
от ласките далеч, самотник в обществото,
на хорска добрина не съм привикнал аз
и странно ми звучи сърдечния й глас.
Как смешни сме, ответ потърсим ли в сърцето
на хладната тълпа! Тя гледа на поета
като на скитащ шут. Когато изрази
дълбоко свойта скръб и своите сълзи
и със изстрадал стих, изпълнен с тайна сила,
душите порази, към него тя е мила,
приветства го или поклащайки глава,
тя чувства недобри показва му с това.
Постигне ли го пък нечакано вълнение,
изгнание, беда злощастна, заточение -
„По-хубаво - твърдят на нашето изкуство
любителите. - Тъй ще найде нови чувства
и ще ги изпее нам.” Но никога поета
не ще дочуй от тях приятелски привети
за радостта си, щом страхливо тя мълчи…
……………………………………………..
1830
—————————–
***
Критико затлъстял и присмехулко румен,
над музата ми все готов да сипеш глуми,
ела при мене тук, тук нека поседим,
да видиш горестта дали ще излечим.
Добре пейзажа виж: коптори в равнината,
зад тях пък чернозем и урва полегата,
над тях от много дни невзрачни небеса.
Где нивите блестят и где тъмней леса?
Рекичката где пей? При ниската ограда
дръвчета само две. Едното с лист опадал
от дъждовете зли, валели есента,
а другото стърчи с омекнали листа
и за да замърсят на локвата водата,
очакват те Борей да прати своя вятър.
И толкоз. Живо псе не виждаш в тия дни.
Да! - Там селяк с ковьег под мишница ситни.
Зад него две жени. На попе пълнолико
той кряска отдалеч баща си да повика
и бърже да открий черковния портал.
Детето откога би в гроба закопал!
Навъси ли се? - Я прищевките оставяй
и песничка създай, та нас позаблявай.
Къде? - В Москва, че днес е именният ден
на графа. - Но натам е пътят забранен.
Нали вилнее вред индийската зараза?
Седи си. Пред Кавказ тъй карантина пазех
понякога и аз. Но где ти е смеха?
Защо не се глумиш? Тъга ли, брат? - Аха!
1830
(2 НОЯБРЯ)
Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю
Слугу, несущего мне утром чашку чаю,
Вопросами: тепло ль? утихла ли метель?
Пороша есть иль нет? и можно ли постель
Покинуть для седла, иль лучше до обеда
Возиться с старыми журналами соседа?
Пороша. Мы встаем, и тотчас на коня,
И рысью по полю при первом свете дня;
Арапники в руках, собаки вслед за нами;
Глядим на бледный снег прилежными глазами,
Кружимся, рыскаем и поздней уж порой,
Двух зайцев протравив, являемся домой.
Куда как весело! Вот вечер: вьюга воет;
Свеча темно горит; стесняясь, сердце ноет;
По капле, медленно глотаю скуки яд.
Читать хочу; глаза над буквами скользят,
А мысли далеко… Я книгу закрываю;
Беру перо, сижу; насильно вырываю
У музы дремлющей несвязные слова.
Ко звуку звук нейдет… Теряю все права
Над рифмой, над моей прислужницею странной:
Стих вяло тянется, холодный и туманный.
Усталый, с лирою я прекращаю спор,
Иду в гостиную; там слышу разговор
О близких выборах, о сахарном заводе;
Хозяйка хмурится в подобие погоде,
Стальными спицами проворно шевеля,
Иль про червонного гадает короля.
Тоска! Так день за днем идет в уединенье!
Но если под вечер в печальное селенье,
Когда за шашками сижу я в уголке,
Приедет издали в кибитке иль возке
Нежданная семья: старушка, две девицы
(Две белокурые, две стройные сестрицы), -
Как оживляется глухая сторона!
Как жизнь, о боже мой, становится полна!
Сначала косвенно-внимательные взоры,
Потом слов несколько, потом и разговоры,
А там и дружный смех, и песни вечерком,
И вальсы резвые, и шепот за столом,
И взоры томные, и ветреные речи,
На узкой лестнице замедленные встречи;
И дева в сумерки выходит на крыльцо:
Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!
Но бури севера не вредны русской розе.
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
Как дева русская свежа в пыли снегов!
1829
—————————–
ОТВЕТ АНОНИМУ
О, кто бы ни был ты, чьё ласковое пенье
Приветствует моё к блаженству возрожденье,
Чья скрытая рука мне крепко руку жмёт,
Указывает путь и посох подаёт;
О, кто бы ни был ты: старик ли вдохновенный,
Иль юности моей товарищ отдаленный,
Иль отрок, музами таинственно храним,
Иль пола кроткого стыдливый херувим, -
Благодарю тебя душою умиленной.
Вниманья слабого предмет уединенный,
К доброжелательству досель я не привык -
И странен мне его приветливый язык.
Смешон, участия кто требует у света!
Холодная толпа взирает на поэта,
Как на заезжего фигляра: если он
Глубоко выразит сердечный, тяжкий стон,
И выстраданный стих, пронзительно-унылый,
Ударит по сердцам с неведомою силой, -
Она в ладони бьёт и хвалит, иль порой
Неблагосклонною кивает головой.
Постигнет ли певца незапное волненье,
Утрата скорбная, изгнанье, заточенье, -
«Тем лучше, - говорят любители искусств, -
Тем лучше! наберёт он новых дум и чувств
И нам их передаст». Но счастие поэта
Меж ими не найдет сердечного привета,
Когда боязненно безмолвствует оно…
- - - - - - - - - - - - -
1830
—————————–
* * *
Румяный критик мой, насмешник толстопузый,
Готовый век трунить над нашей томной музой,
Поди-ка ты сюда, присядь-ка ты со мной,
Попробуй, сладим ли с проклятою хандрой.
Смотри, какой здесь вид: избушек ряд убогий,
За ними чернозём, равнины скат отлогий,
Над ними серых туч густая полоса.
Где нивы светлые? где тёмные леса?
Где речка? На дворе у низкого забора
Два бедных деревца стоят в отраду взора,
Два только деревца. И то из них одно
Дождливой осенью совсем обнажено,
И листья на другом, размокнув и желтея,
Чтоб лужу засорить, лишь только ждут Борея.
И только. На дворе живой собаки нет.
Вот, правда, мужичок, за ним две бабы вслед.
Без шапки он; несет подмышкой гроб ребёнка
И кличет издали ленивого попёнка,
Чтоб тот отца позвал да церковь отворил.
Скорей! ждать некогда! давно бы схоронил.
——–
Что ж ты нахмурился? - Нельзя ли блажь оставить!
И песенкою нас весёлой позабавить? -
Куда же ты? - В Москву, чтоб графских именин
Мне здесь не прогулять.
- Постой, а карантин!
Ведь в нашей стороне индейская зараза.
Сиди, как у ворот угрюмого Кавказа,
Бывало, сиживал покорный твой слуга;
Что, брат? уж не трунишь, тоска берёт - ага!
1830
