Владимир Соколов

превод: Андрей Андреев

ХХ ВЕК

На Валентин Никулин

Изтерзан съм от тебе навеки,
от реките ти в кърви, мой век.
И какви ти права на човека,
аз отдавна не съм човек.
Аз отдавна съм ангел наверно,
щом не моля, скръбта не надвил,
да ме вземе за миг лековерно
от земята, изглеждаща скверно,
днес и мен серафим шестокрил.

* * *

               Валентину Никулину

Я устал от двадцатого века,
От его окровавленных рек.
И не надо мне прав человека,
Я давно уже не человек.
Я давно уже ангел, наверно,
Потому что, печалью томим,
Не прошу, чтоб меня легковерно
От земли, что так выглядит скверно,
Шестикрылый унес серафим.

1988 г.

* * *

Опазú ме докрай от сребро
и от злато, нечестно приети.
Аз не зная по-висше добро
от виелиците и дъждовете.

Пожелаха те в моя живот
все такъв да съм телом и духом.
И сред моя безценен народ
с посребрена глава да блещукам.

Че е страшно – във дните напред
да избягваш въпросите честни
и – роден самобитен поет –
с глас на друг да са твоите песни.

* * *

Упаси меня от серебра
И от золота свыше заслуги.
И не знал и не знаю добра
Драгоценнее ливня и вьюги.

Им не надо, чтоб был я иной,
Чтоб иначе глядел год от года.
Дай своей померцать сединой
Посреди золотого народа.

Это страшно – всю жизнь ускользать,
Уходить, убегать от ответа.
Быть единственным, а написать
Совершенно другого поэта.

* * *

Не бързай. Почакай за малко. Постой.
Тук скоро ще падне дъждовен порой.

И всичко, което от други очи
аз сам ще узная, сама премълчи.

Не бързай. Изчакай. И белият ден,
и всичко в живота – нали е пред мен?

Че пътища чезнат. Без знак. Без следа.
На прага ти нека остана, беда.

* * *

Не торопись. Погоди. Обожди.
Скоро пойдут проливные дожди.

Не говори мне того, что я сам
Скоро узнаю по чьим-то глазам.

Не торопись. Помолчи. Погоди,
Ведь у меня еще все впереди.

Тают дороги. Ломаются льды.
Дай постоять на пороге беды.

* * *

Поезийо, сама не знаеш ти
целта си крайна… Инак би разкрила
и проявила своите черти
така отдавна, ни една не скрила.

Повтаря ти досадно: „Я се виж!
Не си във крак с века!“ – критик намръщен.
А ти, вглъбена в себе си, мълчиш:
какво ли със човека става всъщност?

* * *

Поэзия, одна не знаешь ты,
В чем цель твоя конечная… Иначе
Ты проявила б все свои черты
Давным-давно. И ни одной не пряча.
Тебе твердит угрюмо: “Ты не та, –
Большой знаток. – Идешь не в ногу с веком!”
А ты молчишь, задумавшись спроста:
Что происходит с этим человеком?

* * *

Когато вече няма да ме има,
когато ще съм бъдеще и минало
(за настоящето не споменавам днес),
ще прочетат и мои стихове.
Какво пък, и това се случва.

Че ще възкръсна, аз не се боя,
боя се, че ще бъде твърде шумно.
В живота си веднъж така крещях,
че после много дълго бях пресипнал
и за каквото и да заговорех,
прекъсваха ме: по-високо, моля!

Когато се възстанови гласът ми,
пак продължаваха да ми внушават:
я малко по-високо, моля!

Добре де, ще го повиша, но вие
поне да слушате се научете.

Да… стихове. И се опитвах даже
да ги крещя. Но те звучаха тихо
като дъждовни капки (може да не слушате)
и като шушнене на сняг (пак може да не слушате),
и като разговор – на четири очи.

КОГДА-НИБУДЬ, КОГДА МЕНЯ НЕ БУДЕТ…

Когда-нибудь, когда меня не будет,
Когда я буду в будущем и прошлом
(О настоящем и не говорю),
Среди стихов прочтут мои стихи.
С любым бывает.

Я не боюсь воскреснуть, не боюсь,
Что будет слишком шумно.
Я в жизни так однажды закричал,
Что у меня совсем сорвался голос.
И что бы я потом ни говорил,
Меня перебивали: громче, громче!

Когда же голос мой восстановился,
Мне все равно внушали и внушали:
Повысьте голос!

Ну, хорошо, повышу… Но и вы
Слух напрягите. Слушать научитесь.

Так вот… стихи. Я их пытался даже
Кричать. Но все равно они звучали
Как шум дождя (его не слушать можно),
Как снегопад (не слушать можно тоже!),
Как разговор не для чужих ушей.

1969, 1988