Владимир Луговской

превод: Николай Антонов

БАЛАДА ЗА ПУСТИНЯТА

На Н. С. Тихонов

То беше отдавна…
Далече в Ширам, граничарите - трима
в бой със двайсет басмачи, в гонитба голяма
потъват в пустинята необозрима -
и трети ден вест от тях никаква няма…

Бе чест да преследват докрай враговете
при жажда, която със смърт застрашава.
Ний чакахме там, от тревога обзети.
И тръгна отрядът ни да ги спасява.

И ето - безкрай само дюни разстлани -
подобно море в миг на буря замряло -
и огнено, знойно, горящо дихание,
простор син и стъклен с небе запламтяло.

А слънцето раснеше все по-нагоре
и зноят гореше горещи простори,
ушите със тътен размътен раздул.

Очите - широки, във бръчки - лицата.
Ах, капка една да разкваси устата!
В гърч - само се среща - замрял саксаул.

Безмълвие, безводие, безлюдие - нещастие…
Ни вятър, ни полъх. Гори далнината.
Ребра на камила, съсухрени храсти
и глухият, бавният пулс на сърцата.

А слънцето раснеше все по-нагоре.
Отрядът ни с бавната гибел се бори.
Ни изстрел. Ни звук. Глуха смърт. Тишина.

И дюни след дюни - растяха, растяха.
И бавно седлата горещи скриптяха.
Небето - безкрайна прозрачна стена.

Конете залитат, винтовките парят.
Притиска ни зноят, слабеят краката.
И думите гаснат, устата изгарят -
ни птица, ни сянка, ни звук в глухотата.

А слънцето раснеше все по-нагоре -
не стигаше въздух в горещи простори.
Змия пропълзи, не оставя следа.

Копита пристъпват, пристъпват копита.
Земята е сякаш от буря разрита
и в миг вкаменила се в свойта беда.

Нима ще пристъпи тук нявга човека,
безлюдния пясък надмогнал със сила?
Или все пустиня от века до века
морета от дюни все тъй ще разстила?!

А слънцето раснеше все по-нагоре.
Бе смъртно опасно за миг да спреш морен.
Конете хриптяха със хрипове зли.

Вървяхме на помощ на наште герои
и стискахме устни, изсъхнали в зноя -
на север, към извор далечен: Чули.

Намерихме двамата мъртви. прострени.
В очите им бе се небето встъклило.
Над тях - жълто знойни вълни вкаменени -
без край, без предел се разстилат унило.

А слънцето раснеше все по-нагоре.
Изровихме гроб - и той зина разтворен.
И кратко прощалният залп прогърмя.

Три пъти се вдигаха цеви горещи.
На сухия трън командирът насреща
парченце наниза от пъстра басма.

Кобилите - мъртви. Ний снехме седлата.
и пясък горещ, не пръстта на земята,
достойните наши бойци приюти.

А третият чухме след час: той пълзеше
и стреляше в немия свод, и редеше
несвързани думи, безумен почти.

Живот му дарихме с манерката сетна.
И опнахме плат и той сенчица метна.
И тръгнахме ний по ония следи.

Басмачите търсехме в знойни простори.
А слънцето раснеше все по-нагоре.
В миг ястреб видяхме -
кръжеше едвам.

Кръжи и кръжи.
Все по-ниско и ниско.
Над зъбери-дюни, над пясъка, близко,
забавяйки полет, се спускаше там.

И зърнахме ние в почуда безмерна
сред дивия дол на пустинята черна,
във зной, дъхащ сякаш на огнена пещ,
на пясъка, също от вятър развени,
лежаха - от буря невям покосени -
телата им сгърчени в ужас зловещ.

Бе зракът на пясъка рязък и страшен.
Пустинята само с наслада голяма
въздала е мъст за другарите наши.
На нас тя попречи, убийцата няма!

Пустиня! Пустиня!
Проклятие на твойте пълчища от огън!
И ето ни пак - ние с теб ще се борим!
Стояха край нас граничарите - много.
А слънцето раснеше все по-нагоре.

Аз млад бях тогаз.
И то беше отдавна.
Завърших си разказа там, на трасето,
пред рой топографи, дошли тук, където
водата ще бликне в каналите - славна!

1952

——————————

БАЛЛАДА О ПУСТЫНЕ

Николаю Тихонову

Давно это было…
Разъезд пограничный в далеком Шираме,-
Бойцов было трое, врагов было двадцать,-
Погнался в пустыню за басмачами.
Он сгинул в песках и не мог отозваться.

Преследовать - было их долгом и честью.
На смерть от безводья шли смелые трое.
Два дня мы от них не имели известий,
И вышел отряд на спасенье героев.

И вот день за днем покатились барханы,
Как волны немые застывшего моря.
Осталось на свете жары колыханье
На желтом и синем стеклянном просторе.

А солнце всё выше и выше вставало,
И зной подступал огнедышащим валом.
В ушах раздавался томительный гул,

Глаза расширялись, морщинились лица.
Хоть лишнюю каплю,
хоть горсткой напиться!
И корчился в муках сухой саксаул.

Безмолвье, безводье, безвестье, безлюдье.
Ни ветра, ни шороха, ни дуновенья.
Кустарник согбенный, и кости верблюжьи,
Да сердца и пульса глухое биенье.

А солнце всё выше и выше вставало,
И наша разведка в песках погибала.
Ни звука, ни выстрела. Смерть. Тишина.

Бархан за барханом, один, как другие.
И медленно седла скрипели тугие.
Росла беспредельного неба стена.

Шатаются кони, винтовки, как угли.
Жара нависает, слабеют колени.
Слова замирают, и губы распухли.
Ни зверя, ни птицы, ни звука, ни тени.

А солнце всё выше и выше вставало,
И воздуха было до ужаса мало.
Змея проползла, не оставив следа.

Копыта ступают, ступают копыта.
Земля исполинскою бурей разрыта,
Земля поднялась и легла навсегда.

Неужто когда-нибудь мощь человека
Восстанет, безлюдье песков побеждая,
Иль будет катиться от века до века
Барханное море, пустыня седая?

А солнце всё выше и выше вставало,
И смертью казалась минута привала.
Но люди молчали, и кони брели.

Мы шли на спасенье друзей и героев,
Обсохшие зубы сжимая сурово,
На север, к далеким колодцам Чули.

Двоих увидали мы, легших безмолвно,
И небо в глазах у них застекленело.
Над ними вставали застывшие волны
Без края, конца, без границ, без предела.

А солнце всё выше и выше всходило.
Клинками мы братскую рыли могилу.
Раздался прощальный короткий залп.

Три раза поднялись горячие дула,
И наш командир на ветвях саксаула
Узлами багряный кумач завязал.

Мы с мертвых коней сняли седла и сбрую,
В горячее жерло, не в землю сырую,
Солдаты пустыни достойно легли.

А третьего мы через час услыхали:
Он полз и стрелял в раскаленные дали
В бреду, всё вперед, хоть до края земли.

Мы жизнь ему флягой последней вернули,
От солнца палатку над ним растянули
И дальше в проклятое пекло пошли.

Мы шли за врагами… Слюны не хватало,
А солнце всё выше и выше вставало.
И коршуна вдруг увидали - плывет.

Кружится, кружится
всё ниже и ниже
Над зыбью барханов, над впадиной рыжей
И всё замедляет тяжелый полет.

И встали мы, глядя глазами сухими
На дикое логово в черной пустыне.
Несло, как из настежь раскрытых печей.

В ложбине песчаной,
что ветром размыло,
Раскиданы, словно их бурей скосило,
Лежали, согнувшись, тела басмачей.

И свет над пустыней был резок и страшен.
Она только смертью могла насладиться,
Она отомстить за товарищей наших
И то не дала нам,
немая убийца.

Пустыня! Пустыня!
Проклятье валам твоих огненных полчищ!
Пришли мы с тобою помериться силой.
Стояли кругом пограничники молча,
А солнце всё выше и выше всходило…
Я был молодым.
И давно это было.

Окончен рассказ мой на трассе канала
В тот вечер узнал я немало историй.
Бригада топографов здесь ночевала,
На месте, где воды сверкнут на просторе.

26 августа 1952