С ТЕБ СЕ СРЕЩАХМЕ НИЕ ПО ЗАЛЕЗ…
превод: Димитър Горсов
***
С теб се срещахме ние по залез.
С бавна лодка пристигаше ти.
Любовта ми към дрехата бяла,
приютяваше мойте мечти.
Бяха срещите кратки и тихи.
А пред нас, върху склона стъмен,
вече свещи блестяха и стинеха -
някой там бе от хубост пленен.
Няма отдих от близост гореният,
и не ще се смири в тишина!
С теб се срещнахме в здрач. И смирен бе
онзи шум на камъша край нас.
Днес - ни скръб, ни любов, ни обида!…
Свърши всичко! И в горест изтля
оня бляскав стан - с тъй панихидно
снишен глас, над златни весла.
13 май 1902
—————————–
***
Девойката пеела в хора църковен
за всеки скитник без роден край,
за всеки кораб сред бездни оловни,
за всеки отвъргнат от радост и Рай.
Тъй пеел гласът и летял из купола,
и лъч върху крехкото рамо искрял,
и всеки учудено гледал и слушал
как ангел над белия плат прелетял…
И тръпнел и вярвал, че има радост,
че в пристани всички кораби спят,
че нищият, дълго из чужди край страдал,
в живота си глух е намерил път.
Гласът бил сладък, лъчът бил тънък,
и само встрани от амвона, в хлад,
скърбял младенец, от зла тайна разпънат,
че никой не ще се завърне назад.
Август 1905
—————————–
НЕПОЗНАТАТА
Тук все по здрач над ресторантите
се свлича задух гъст и сух,
в бълвоч пиянски шляпат крантите,
и стене пролетният дух…
А там далеч, в мизерни улички,
сред прах и килнати врати,
кравай блести пред ниски фурнички,
и детски плач слуха гнети.
И все по здрач, през мръсни ями,
край дим, траверси и скрипци,
зад шумен прелез разни дами
се влачат с хитри наглеци.
Там в глух звън от ключалки в лодките
се вплита глезен женски стон.
И безразлично гледа кроткият
щърб месец, в празен небосклон.
Но аз съм пак с другар… И ниско
над чаша всеки е склонен.
И скръбен е, и е безсмислен
дялът ни вял - на спирта в плен.
А покрай нас, сред мазни маси,
сънливи келнери търчат
и гнусни мутри, с глас ужасен,
“In vino veritas” крещят.
И в час уречен пак невинно,
(или това е само сън)
момински стан, под шлейф копринен,
през мътен дим се мярка вън.
И бавно, сред безброй пияници,
тъй крехка и без спътник пак,
присяда прелестната странница
край входа, в синкав полумрак.
И с древни тайни и поверия
пленява чудната игра
на щраусовата феерия
над шапка с траурни пера.
От странна сила омагьосан
аз пак към нея се стремя
и зад воала виждам - в нов сън -
нов бряг и приказна земя.
И сякаш слънце ми е връчано,
и аз го нося като дар,
а вдън душата всяко кътче е
пропито с винен благ нектар.
И щом перата в унес сънен
там се полюшнат, виждам как
очи лазурни и бездънни
цъфтят на приказния бряг…
Дълбоко в мен лежат съкровища
и ключът ми е отреден…
Крещи!… Повярвах ти, чудовище -
на виното сме всички в плен!
24 април 1906
—————————–
***
Солвейг! О, Солвейг! О, слънчев мой път!
Дай ми да вдъхна от теб с пълна гръд!
Долу, в боаза, где буря ечи
виждам зелени и злобни очи.
Ти ли си? Сова ли гледа към мен?
Чий глас се вдига от мрака сгъстен?
Чий отмъстителен плащ, с бърз летеж,
път ми проправя в простора ти свеж?
Зная - в горите ехтят рогове,
пламват полята пред теб в цветове.
Дай да строша тук - от прах, от скали -
огледалата на тия мъгли!
Тролите зли - като в дъжд лих порой! -
в ужас надолу да тънат с див вой!
И да блести пак над мен извисен
в смях и безгрижие златният ден!
декември 1906
—————————–
ЕСЕНЕН ДЕН
В стърнището сами вървим
с теб, мой другарю скромен.
С души - една във друга - бдим
под купола огромен.
Ден есенен е… Тих… Но пак
там гарван, след редица
от гарвани, зове с лих грак…
И кашля зла старица.
Навес процежда синкав дим…
И под навеса сврени,
ятата жеравни следим
в небе, от вихри изранено
Летят те в глух и гол простор,
пищи с див глас водачът.
Защо пищи, защо, защо?
Какви неволи влачи?..
А долу - наниз от села…
Без брой са в здрачината.
Смрачава се… Пълзи мъгла…
Пламти огнец в полята…
О, бедна, горестна страна,
в сърцето ми що значиш?
И как ще смогнеш ти, жена,
това мъртвило да оплачеш?
1 януари 1909 г.
—————————–
РАВЕНА
(Из „Италиански стихове”)
Ти всичко кратко, всичко тленно
погреба и спои с пръстта
и като младенец, Равена,
спиш в шепите на вечността.
Днес роби стоки не пренасят,
до здрач мозайки не редят…
И из базиликите гасне
позлатата… И мирти бдят.
От сластен досег по е нежен
на гробниците мракът свят,
где в зеленеещи ковчези
монаси и царици спят.
Покой мъртвешки тегне в залите,
в хлад сенчест всеки праг е скрит,
та да не би, пробуден, Галла
с взор камъка да прогори.
След тежка бран и след обиди,
следите черен прах втвърди,
та да не може с гняв Плакида
горчив напев да зареди…
Морето отшумя далече,
над вала розов храст цъфти,
та Теодорих в гроба вече
за мъст и бой да не ламти.
А натежалите градини,
къщя и хора, като в сън,
долавят тих глас на латини
в медта, с едва пробуден звън.
И в миг, по-смътен от догадка,
в равенските девойки пак
скръб по морето безвъзвратно
ту бликне, ту потъне в мрак…
И само сред звездите нощем,
взрян в бъдещия век суров,
сам Данте с орлов поглед още
ми пее за Живота Нов.
Май-юни 1909
—————————–
***
Ночь без той, зовут кого
светлейм именем: Ленора.
Эдгар По
Бе есен. И под звън на късен дъжд в стъклата
се блъсках над въпрос неразрешен до днес,
когато в кабинета - като дух в мъглата -
се вмъкна джентълмен. И с него - рошав пес .
Отпаднал, гостът край огнището приседна,
а песът на килима - с поглед тъжен, и добър.
И рече тихо гостът: „Вече ще е редно
пред своята съдба да се смирите, сър!”
„ Но старостта е жар и връщане повторно.” -
започнах аз, но нервно ме прекъсна той:
„Все същата е тя - на Едгара Ленора.
Поврат е невъзможен, друже мой!”
И мислех: бури е животът, и възторзи.
А с близостта на чужденеца странен как,
в часа вечерен, в примирената ми гордост,
е просто всичко днес и е спокойно пак.
Излезе той… Но тук е песът - непрестанно!…
Седи и в мен е вперен взорът му добър,
и сякаш, стоплил с лапа моето коляно,
ми казва: „Време е да се смирите, сър!”
2 ноември 1912
—————————–
***
Като химн, отзвучал в дни красиви,
моя дял - чер и глух - обнови…
О, Кармен, как е тъжно и дивно,
че в съня ми днес пак се яви.
Този глас, този шум, туй веселие,
с чудеса, затаени навред,
твойта буйна и вихрена прелест -
са по-чудни от звън на дайре.
И вървиш ти през гладни копнежи,
с царствен ход, като в древна страна,
и ухаят в косата ти нежна
рози, вплетени в тишина.
И по змийски извита и странна
спиш пияна, и в тебе блестят
морска шир, бряг честит и уханна,
непристъпна за мене мечта.
Виждаш ден незалязващ и ален,
там - сред твоя рожден бащин край,
как синее и властва, и пее,
и за теб е блаженство и рай.
В този рай всяка шир е безмълвна,
само ниско над бурен и храст,
с твоя глас като в бездна бездънна,
екне в бури от циганска страст.
28 март 1914
—————————–
***
На майка ми
Стихна вятърът. И здрач, и слава
скриха езерото пак.
Схимникът благ книгата оставя,
чака падащия мрак.
Ала пътят се е втурнал в изнемога -
в пропаст ще слети….
Не избързвай, пясъко, за Бога!
Дай ми отдих ти!
Свети цял от злато в заревото
манастирски кръст висок..
Там да свърна, да се моля за живота! -
той без вяра е жесток…
Но ме влачи, прашен, невъздържан,
от местата, тачени преди,
пътят каменист, прелитащ бързо
край монаси, езера, звезди.
Август 1914
***
Мы встречались с тобой на закате.
Ты веслом рассекала залив.
Я любил твое белое платье,
Утонченность мечты разлюбив.
Были странны безмолвные встречи.
Впереди - на песчаной косе
Загорались вечерние свечи.
Кто-то думал о бледной красе.
Приближений, сближений, сгораний -
Не приемлет лазурная тишь…
Мы встречались в вечернем тумане,
Где у берега рябь и камыш.
Ни тоски, ни любви, ни обиды,
Всё померкло, прошло, отошло..
Белый стан, голоса панихиды
И твое золотое весло.
13 мая 1902
—————————–
***
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам,- плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
Август 1905
—————————–
НЕЗНАКОМКА
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
24 апреля 1906, Озерки
—————————–
***
Сольвейг! О, Сольвейг! О, Солнечный Путь!
Дай мне вздохнуть, освежить мою грудь!
В темных провалах, где дышит гроза,
Вижу зеленые злые глаза.
Ты ли глядишь иль старуха-сова?
Чьи раздаются во мраке слова?
Чей ослепительный плащ на лету
Путь открывает в твою высоту?
Знаю - в горах распевают рога,
Волей твоей зацветают луга.
Дай отдохнуть на уступе скалы!
Дай расколоть это зеркало мглы!
Чтобы лохматые тролли, визжа,
Вниз сорвались, как потоки дождя,
Чтоб над омытой душой в вышине
День золотой был всерадостен мне!
Декабрь 1906
—————————–
ОСЕННИЙ ДЕНЬ
Идём по жнивью, не спеша,
С тобою, друг мой скромный,
И изливается душа,
Как в сельской церкви тёмной.
Осенний день высок и тих,
Лишь слышно - ворон глухо
Зовёт товарищей своих,
Да кашляет старуха.
Овин расстелет низкий дым,
И долго под овином
Мы взором пристальным следим
За лётом журавлиным…
Летят, летят косым углом,
Вожак звенит и плачет…
О чём звенит, о чём, о чём?
Что плач осенний значит?
И низких нищих деревень
Не счесть, не смерить оком,
И светит в потемневший день
Костёр в лугу далеком…
О, нищая моя страна,
Что? ты для сердца значишь?
О, бедная моя жена,
О чём ты горько плачешь?
1 января 1909
—————————–
РАВЕННА
Всё, что минутно, всё, что бренно,
Похоронила ты в веках.
Ты, как младенец, спишь, Равенна,
У сонной вечности в руках.
Рабы сквозь римские ворота
Уже не ввозят мозаик.
И догорает позолота
В стенах прохладных базилик.
От медленных лобзаний влаги
Нежнее грубый свод гробниц,
Где зеленеют саркофаги
Святых монахов и цариц.
Безмолвны гробовые залы,
Тенист и хладен их порог,
Чтоб черный взор блаженной Галлы,
Проснувшись, камня не прожег.
Военной брани и обиды
Забыт и стерт кровавый след,
Чтобы воскресший глас Плакиды
Не пел страстей протекших лет.
Далёко отступило море,
И розы оцепили вал,
Чтоб спящий в гробе Теодорих
О буре жизни не мечтал.
А виноградные пустыни,
Дома и люди - всё гроба.
Лишь медь торжественной латыни
Поет на плитах, как труба.
Лишь в пристальном и тихом взоре
Равеннских девушек, порой,
Печаль о невозвратном море
Проходит робкой чередой.
Лишь по ночам, склонясь к долинам,
Ведя векам грядущим счет,
Тень Данта с профилем орлиным
О Новой Жизни мне поет.
Май-июнь 1909
—————————–
***
Ночь без той, зовут кого
Светлым именем. Ленора.
Эдгар По
Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный
Решал всё тот же я - мучительный вопрос,
Когда в мой кабинет, огромный и туманный,
Вошел тот джентльмен. За ним - лохматый пес.
На кресло у огня уселся гость устало,
И пес у ног его разлегся на ковер.
Гость вежливо сказал: «Ужель еще вам мало?
Пред Гением Судьбы пора смириться, сор».
«Но в старости-возврат и юности, и жара…»-
Так начал я… но он настойчиво прервал:
«Она - всё та ж: Линор безумного Эдгара.
Возврата нет. - Еще? Теперь я всё сказал».
И странно: жизнь была - восторгом, бурей, адом,
А здесь - в вечерний час - с чужим наедине -
Под этим деловым, давно спокойным взглядом,
Представилась она гораздо проще мне…
Тот джентльмен ушел. Но пес со мной бессменно.
В час горький на меня уставит добрый взор,
И лапу жесткую положит на колено,
Как будто говорит: Пора смириться, сор.
2 ноября 1912
—————————–
***
Ты - как отзвук забытого гимна
В моей чёрной и дикой судьбе.
О, Кармен, мне печально и дивно,
Что приснился мне сон о тебе.
Вешний трепет, и лепет, и шелест,
Непробудные, дикие сны,
И твоя одичалая прелесть -
Как гитара, как бубен весны!
И проходишь ты в думах и грезах,
Как царица блаженных времен,
С головой, утопающей в розах,
Погружённая в сказочный сон.
Спишь, змеёю склубясь прихотливой,
Спишь в дурмане и видишь во сне
Даль морскую и берег счастливый,
И мечту, недоступную мне.
Видишь день беззакатный и жгучий
И любимый, родимый свой край,
Синий, синий, певучий, певучий,
Неподвижно-блаженный, как рай.
В том раю тишина бездыханна,
Только в куще сплетенных ветвей
Дивный голос твой, низкий и странный,
Славит бурю цыганских страстей.
28 марта 1914
—————————–
***
Моей матери
Ветер стих, и слава заревая
Облекла вон те пруды.
Вон и схимник. Книгу закрывая,
Он смиренно ждет звезды.
Но бежит шоссейная дорога,
Убегает вбок…
Дай вздохнуть, помедли, ради бога,
Не хрусти, песок!
Славой золотеет заревою
Монастырский крест издалека.
Не свернуть ли к вечному покою?
Да и что за жизнь без клобука?..
И опять влечет неудержимо
Вдаль из тихих мест
Путь шоссейный, пробегая мимо,
Мимо инока, прудов и звезд…
Август 1914
