НА МАЙКА МИ
превод: Младен Исаев
НА МАЙКА МИ
Виж, в равнината небесна неспирно
облаче плува под ясна луна;
виждаш ли как прекосява ефира
нейната мъртва от хлад светлина?
Стига сме гледали вис необятна,
стига копнеж по студени звезди!
Малко ли щастие има земята?
Малко ли пламък в сърцето дъхти?
Хладният месец мълчи, не отвръща,
сили не стигат за звездни била…
Студ смъртоносен и теб ще обгръща
в оня далечен рояк светила…
юли 1898
——————————
***
Там облаци тежко, лениво вървят
по сини от зной небеса.
И дълъг, и труден е днешния път,
утихнал очаква леса.
Под мене пръхти моя кон уморен,
кога ще съм в родния кът?
Далече, далеч зад леса притаен
нечувани песни звучат.
И мисля си; ако заглъхне гласът,
бих трудно аз дишал, вървял,
и конят би паднал с хриптеж насред път,
до къщи не бих се добрал.
Там облаци тежко, лениво вървят,
лесът е увехнал и стар.
Ала песента в моя тягостен път
е спътник и верен другар.
27 февруари 1900
——————————
***
Ни сълзи, нито дръзновения.
По-прав е пътят от стрела.
Къде са вашите стремления,
орли с изпитани крила?
Нима ви силата оставя,
сама угасва мъдростта?
Нима се със смъртта прощава
душата, жертва на скръбта?
25 декември 1900
——————————
ИЗ ВЕСТНИЦИТЕ
Стана. Прекръсти децата си тя.
Те виждаха в сън засиял небосклон.
И отдаде, привела глава в утринта,
последният земен поклон.
Коля се събуди. Диша с пълна гръд.
На чудесния сън все още се радваше той.
Проехтя и замря в тая къща шумът,
долу хлопна врата - и настъпи покой.
Часове изминаха. Пристигна човек
върху шапката с плочка металическа.
Почука, ослуша се този човек.
Не му отвориха. Играеха на жмичка.
Беше Коледа със снежни звездички.
Криеха на мама червения шал.
Всяка сутрин със него излизаше тя.
А вкъщи остави днес мекия шал,
криеха го те на скрити места.
Смрачи се. И върху стената
детски сенки играеха в късния час.
Някой иде отдолу, брои стъпалата.
Преброи ги. Изплака. И почука тогаз.
Те се ослушаха. Отвориха вратата.
Пълната съседка борш им донесе вечерта.
И каза: „Яжте!” Подви колената,
като мама ги прекръсти тя.
Маминка не я боли, розови дечица.
Маминка на релсите легна сама.
На добрия човек, на тая жена пълнолица -
благодарете! Мама не може да се върне дома…
На мама е хубаво. Мама умря.
27 декември 1903
——————————
***
Аз бях на върхове сурови,
видях и други небеса,
бе факелът ми глас на сова
и ранна утринна роса.
След мен! След мен! - Зовеш отново,
сама си вярваш на гласа
и мислиш - чашата с отрова
към устните ще поднеса!
О, не! Скрих всичко под земята
и в огън - всякоя следа.
Забравеното, недопято
не ще се върне до звезда -
до Таз Звезда, чиято близост
стократно аз ще заплатя,
за благородство и за низост
и сам понесъл тежестта!
15 март 1904
——————————
МИТИНГ
Говореше той умно, рязко,
а мътни очила,
искряха светлини без блясък
сред сивата мъгла.
А хиляди очи отворени
го гледаха в захлас
и той не чувстваше, че скоро
ще дойде сетен час.
Движенията бяха верни,
гласът му - остър меч,
брадата трепва равномерно
в такт с прашната му реч.
Сив като нощем небесата,
той знаеше предел.
С веригите на свободата
гърмеше с ясна цел.
Но не разбираха там долу
числа и имена
и няма знак за дълг и воля
в зеница ни една.
Тих ропот в миг ръка възправи,
потрепна светлина,
премина шум, наподобяващ
на падаща главня.
Като че светлина красиво,
със намек затрептя…
Тълпата се пробуди. Диво
там свирка изпищя.
В звънтежа на стъкла строшени
глух стон се чу едва,
човекът падна мигновено
с разцепена глава.
Не знам в тълпата кой го хрясна,
уби го с камък тъп,
но струйка кръв, аз помня ясно,
обагри оня стълб.
Все още свирката пищеше,
ехтеше още глас,
навеки той в покой лежеше
пред входа в оня час…
Но блесна пламъче при входа
и още, още, рой.
И звънко задрънча под свода
дошъл войнишки строй.
Под тая светлина личеше
човекът как лежи,
как пушката си над мъртвеца
войник за бой държи.
А от брадата черна беше
ликът сега по-блед
и всеки воин тук мълчеше,
строяваше се в ред.
И в туй нечакано затишие
ликът бе светъл кръг,
и сякаш ангел тука диша
и радост грей без скръб.
Тъй бяха строги и спокойни
очите в този миг,
над тях в една редица стройна
блестяха щик до щик.
Като че скрил се зад дулата
до входа, във покой,
в нощта с дъха на свободата
въздъхна с вяра той.
10 октомври 1905
——————————
***
Кръчмарски стол ме приковава.
Пиян съм. Все ми е едно.
Вън щастието отлетява
на тройка в сребърната нощ…
Лети на тройка и се скрива
далеч на времето в снега…
Душата само то залива
с мъгла сребриста и тъга…
В тъмата искри път показват,
блестят в нощта, блестят в нощта…
Звънчето под дъгата казва,
че щастието отлетя…
И само златните хамути
по цяла нощ се виждат в мрак…
А ти, душа… душа нечута…
пияна пак… пияна пак…
26 октомври 1908
——————————
***
В покой почива Теодорих,
не става Данте от съня.
Бушувало море в простора,
а днес - лозя и тишина.
В равенските момински взори
прелива майска светлина.
Тук всяка страст е невъзможна,
без отзвук - моята молба!
О, как пред тебе съм нищожен!
Ревнувам твоята съдба
о, Гала, в страст горя, скърбя,
по тебе вечно разтревожен!
юни 1909
——————————
***
Да, всичко беше, беше, беше,
завърши този кръговрат.
Каква лъжа и сила днешна,
ще те възвърне, минал свят?
В часа на утрото, кристален,
при Кремълската твърдина
възторга ми първоначален
ще ми възвърнеш ли, страна?
Или пък над Нева, по Пасха,
под вятър, ледоход и студ
старица бедна със тояжка
ще чукне хладния ми труп?
Или в любимата поляна,
на мрачна есен под шума,
ще къса тялото простряно
орел на сивата земя?
Или в часа на скръб беззвездна
в легло сред четири стени
с необходимостта железна
сънят живота ще смени?
И там, в живота нов и сложен,
забравил прежната мечта,
ще помня аз ония дожи,
тъй както помня Калита?
Не, няма да умре безследно
туй, що обичах силно аз -
и трепетът в живота леден,
и тази непонятна страст!
Август 1909
——————————
ИЗ „СЛЕД ДВАДЕСЕТ ГОДИНИ”
На К. М. С.
1.
Все този езерен покой,
сол капе в солника обширен.
Когато днес си стар и мирен,
какво те мъчи, мили мой?
Или в теб млад и страстен гений
не е с душата разделен
и ти навеки си сгоден
с незабравимото видение?
повикай я - ще дойде тя,
ще блесне профилът й влажен,
самата тя с гласа протяжен
ще шепне както в младостта.
юни 1909
3.
Когато тягостно пред мене
възлязоха дела и дни
и в сън с дълбоко огорчение
потънах в горски здрачини -
не знаех, че в леса момински
се скита спомен от преди,
пробуден в сенки и звезди,
дочух аз песните на птици:
„На страстите повярвай ти,
със всички гласове ги викай
и в нощ почукай яснолика
пак на блажените врати!”
юни 1909
4.
Синеока, създадена с лик вдъхновен!
Оня гений на първа любов е пред мен.
Той, с лице в дъждовете умито,
пей с гласа на оса ядовита.
Той разлиства предишни следи,
леко име не му се годи,
виждам тънки ръце и отново
чувам звуци на гърлено слово.
На очите в оназ синева
аз наяве пак гмурвам глава.
1897 -1909
5.
А дойдат тихите минути:
в стъклото скрежът заблести;
мечта, скучаеща в уюта,
от стаята ти излети.
И в миг - градина, здрач, прохлада.
Железен мост, поток ручи,
във рози сивата ограда,
плен в сини, сини две очи…
За нещо зашептяват струйки,
завива ти се свят… Това
са, зная, твоите целувки
и твойте гърлени слова…
юни 1909
6.
Тиха вечер бе ни сбрала
(помниш ти, сърце, блена),
пролет беше увенчала
всеки клон в зеленина.
И под заревото ясно,
все по езерния бряг,
водеше алея тясна
там навеки в блян и мрак.
Тая младост, тая нежност -
що не бе за нас в света?
Не насити ли с метежност
всеки стих у мене тя?
А сърцето ми с мечтите
помни що съм изживял -
късна вечер над водите,
ароматния ви шал.
23 март 1910
——————————
СМЪРТТА НА КОМИСАРЖЕВСКА
Пристигна тя в среднощ далече
на полюса, в пустинен край.
Не вярваха. И сякаш вече
не пада сняг, не вее май.
Не вярваха. Млад глас доскоро
ни пя, рида за пролетта,
тих вятър сякаш струни горе
докосна в неизвестността.
Отстъпиха пред нея зими,
разкъса бурята твърдта,
със струни хлипат серафими,
крила развели над света…
Но тихо бе у нас във склепа,
а полюсът в сребро искри.
Умря. От туй великолепие
виж - само две криле в зори.
Що плака в нея и отмина?
Какво тя чакаше от нас?
Угаснаха очите сини,
замлъкна пролетният глас.
Да, хората са слепи. Облак
надвисна, няма тържества.
Студен гранит лежи над гроба
и расне плачеща трева…
Ти спи, измъчена от слава,
любов, живот и клевета…
Сега си с твойта величава
и недостигната мечта.
Какво сме ний, на спомен сбрани?
Какво ли знаем в тоя час?
Да бъде от живота странен
по-ясна днес смъртта пред нас…
Но с нас е Вярата голяма.
Над облаците - там е тя -
от вятъра развяно знаме,
щастлива пролет над света.
февруари 1910
——————————
***
Преди бях горд и бях надменен,
сега съм с циганка във рай
и ето - моля я смирено:
живота в танц ми изиграй!
И дълго, дълго с танца страшен
лети животът ми в нощта -
една безумна и прекрасна
и отвратителна мечта…
Ту вие се, ръце простира,
ту змийски пропълзи и спре,
в истома цялата замира
и пада шумното дайре…
О, мойто минало богатство
не струва ни петак сега:
вражда, любов, мълва и злато,
над всичко - смъртната тъга…
11 юли 1910
——————————
***
Скова сърцето мраз суров.
Но аз студа с гърди посрещам,
към хората с една гореща
и несподелена любов.
Но зрее гняв след любовта,
расте презрение, желание
във всеки поглед да чета
забрава или пък ругание.
Да ме зоват: Високо стой!
Не спомняй! Пак ела в уюта!
Не, нека падна в буря люта!
Уют тук няма. Ни покой.
1911 - 6 февруари 1914
——————————
СИВО УТРО
„Утрото облачно, утрото сиво…”
Тургенев
Разсъмва! Сбогом! Към дома!
Звънят звънчета отривисто.
Към устните ми ти сама
притискаш пръстени сребристи.
За кой ли път целувам аз
все пръстен, не ръката бяла…
По раменете тръпне страст,
игрива свобода, раздяла,
но трудно видима е тя
в мъглата дъжделиво-хладна…
В очите - жар под пепелта…
Гласът звучи така досадно…
Не в тоя взор до сутринта
намирах аз живот и радост,
не този глас ми вчера пя
с китара на оназ естрада!
Момчешки люшна крак; с поклон
„Довиждане!” за миг изрече…
И звънна в гривната жетон
(пак странен спомен отдалече)…
Безмълвен все я гледам аз,
до болка пръстените стискам…
Тъй значи, няма да се срещнем…
Какво да кажа в тоя час?
„Прости, вземи туй златно пръстенче,
ръчичката ти да краси,
и сърчицето непрекъснато
в сребристи люспи да блести…
Лети, тъй както с нас летеше
оная нощ и се топеше…
Ти, време, не напомняй пак,
а пътя поръси със сняг.”
29 ноември 1913
——————————
***
О, не! Не ще разомагьосаш ти
сърцето с ласки, с хубост, нито с речи.
За теб ще бъда нов и чужд, далечен,
мъртвец и призрак в твоите мечти.
Ще си отидеш. Бяло покривало
в съня до устните ще долепиш.
Ще виждаш в сън как тялото заравяш,
над моя труп три нощи как седиш.
От помисли красиви упоена,
сама ще си проклинаш участта.
Ще украсиш с цветята оросени
ти гроба ми, сънуван във нощта.
Пред тебе сянката ми ще застане
в девети и в четирдесети ден,
неузнаваема, красива, странна -
нали така си мислила за мен?
Щом времето ти угаси тъгата,
ще искаш да живееш на света
с мечти по-други, с приказки крилати,
с блян за обикновена красота.
Ще дойде той, познат и дългочакан,
от сън да ти събуди младостта.
И в друг свят, мигновено ароматен,
далеч ще те отвее пролетта.
Аз ще умра, ненужен и забравен,
когато дойде твоят нов любим
и с бисерна усмивка му разправиш,
че минал е кошмарът като дим.
Ти ще забравиш моя гроб и име…
Пробудиш се: студ, огън не пламти.
И в оня час под ласки нелюбими,
опомнена, ще ме повикаш ти!
И как безумно ще простреш ръцете,
о, бедна моя, вгледана в нощта!
Уви, не ще достигнат гласовете
на живите до мойта пустота.
Ти ще проклинаш в мъки невъзможни,
че нямаш си любим под своя свод!
Ответ търси ти в моя стих тревожен,
жарта му ще те стопля за живот.
15 декември 1913
——————————
***
Тъй светла като ден, но странна,
като прекъснат сън е тя,
пристига с думите разбрани,
след нея идва пролетта…
Бърбори, с думите играе,
за да ме дразни всеки час
със намека, че всеки знае
за тайната й буйна страст.
Но без да заслушвам строго
как живата й реч звучи,
съзирам как расте тревога
в сияещите й очи.
Щом стигнат думите сърцето,
парфюмът й ме упои,
а аз се влюбя в раменете,
тъй както в пролет, както в стих -
приблесне хладната й гривна -
и вече тя твърди сама,
че нищо е страстта по сила
пред хладината на ума!…
20 февруари 1914
——————————
***
На З. Н. Гипиус
Не помнят своя път ония,
родени в глухи дни. Чада
на страшно време за Русия,
не ще забравим нищо. Да.
Изпепеляващи години!
Надежда, лудост ли в тях зрей?
От дни на свобода, руини
в лицата кървав блясък грей.
Мълчание - сигнал тревожен -
скова човешките уста.
В сърцата, някога възторжени,
вей съдбоносна пустота.
И върху смъртното ни ложе
с грак врани нека да кръжат -
те, по-достойните, о, боже,
там царството ти да съзрат!
8 септември 1914
——————————
***
Не предадох аз бялото знаме,
дето вражи глас глухо гърмя.
Ти премина през нощните ями
и в окопа сме с тебе сами.
Нощни пътища в мрака се вият
и делят ни, и свързват ни пак.
И отново със тебе, Русия,
се добрахме до родния праг.
Кръст и насип над братски могили,
там владее сега тишина!
Само песен войнишка унило
носи хладната далечина.
А наблизо всичко немее,
в смъртен сън враг и свой виждаш ти.
И звезда витлеемска светлее,
като моята обич блести.
3 декември 1914
——————————
***
Погребат ни в земята дълбоко,
върху гроба трева избуи;
и дочуем: далече, високо
нейде дъжд по земята вали.
И не питаме в гроба си тесен
ний за нищо в ленивия сън.
Щом е тихо - то значи е есен,
щом е бурно - то пролет е вън.
И добре е,че в звуците вяли
се не месят възторг и тъга,
че от мъка, любов и раздяла
ни спасява гробовна дъска.
Тука никой не бърза за среща;
всеки може да мисли без шум -
от живота безгрешен и грешен
що разбрал е човешкият ум?
18 октомври 1915
——————————
ЯСТРЕБ
Чертае ястреб кръг след кръг,
над сънната ливада плува
и гледа в този стихнал кът
как майка над сина тъгува:
„На хлебец, на гърда, смучи,
покорствай, кръст носи, мълчи!”
Тъй век след век… Шуми война,
села горят в метежи гневни,
а ти си същата, страна,
във чар разплакана и древна.
Доколе майка ще тъжи?
Доколе ястреб ще кръжи?
22 март 1916
——————————
***
О, жена, безумна горделивка!
Всеки намек ваш ми е познат,
пролетната треска и усмивка
на стиха, прозвъннал с гняв и яд!
Всички думи са жила сурови,
жилеща стомана - всяка реч!
А кинжала, напоен с отрова,
аз целувам, вгледан надалеч.
Но и там съзрях море прекрасно,
новите страни в гигантски план.
Вас не чувам в този хор ужасен,
где реве и вие ураган.
Страшно, сладко, трябва надълбоко
да се хвърля в бурните вълни.
Вий, сирената зеленоока,
пейте от ирландските скали!
Тук, над нас, високо над вълните,
като светло утро над скалите
„Интернационалът” с флаг шуми!
1-6 юни 1918
——————————
ДОМЪТ НА ПУШКИН
Този кът - Домът на Пушкин
в Академията тук, -
толкова познат и слушан,
не е празен, хладен звук!
Той е звън на ледохода,
на река в тържествен ход,
разговор на парахода
с друг далечен параход.
Той е древен сфинкс, загледан
сред вълните в бавен ред,
бронзов конник, литнал ведър
с неподвижен кон напред.
Вчерашните ни печали
над загадъчна Нева,
как сме черен ден видяли
в нощ тъй бяла, огнева.
Що за далнини пламтяха
там зад речни брегове!
Но не тези дни зовяхме,
а грядущи векове!
И пропуснали на дните
тежки кратката лъжа,
виждахме на бъднините
розовата здрачина.
Пушкин! Пак за свободата
пеехме след тебе ний!
Във беда ни дай ръката,
в глуха битка помогни!
Песенната твоя сладост -
тя ли не ни вдъхнови?
Пушкин! Мигар твойта радост
в боя не ни окрили?
Затова познат и слушан,
роден ни е този звук -
името Домът на Пушкин
в Академията тук!
Затова в часа на залез,
вече слизащ в нощен мрак,
пред Сената в вечер бяла
тихо му се кланям пак.
11 февруари 1921
МОЕЙ МАТЕРИ
Друг, посмотри, как в равнине небесной
Дымные тучки плывут под луной,
Видишь, прорезал эфир бестелесный
Свет ее бледный, бездушный, пустой?
Полно смотреть в это звездное море,
Полно стремиться к холодной луне!
Мало ли счастья в житейском просторе?
Мало ли жару в сердечном огне?
Месяц холодный тебе не ответит,
Звезд отдаленных достигнуть нет сил…
Холод могильный везде тебя встретит
В дальней стране безотрадных светил…
Июль 1898
——————————
***
Вы, бедные, нагие несчастливцы
Лир
О, как безумно за окном
Ревет, бушует буря злая,
Несутся тучи, льют дождем,
И ветер воет, замирая!
Ужасна ночь! В такую ночь
Мне жаль людей, лишенных крова,
И сожаленье гонит прочь -
В объятья холода сырого!..
Бороться с мраком и дождем,
Страдальцев участь разделяя…
О, как безумно за окном
Бушует ветер, изнывая!
24 августа 1899
——————————
***
Лениво и тяжко плывут облака
По синему зною небес.
Дорога моя тяжела, далека,
В недвижном томлении лес.
Мой конь утомился, храпит подо мной,
Когда-то родимый приют?..
А там, далеко, из-за чащи лесной
Какую-то песню поют.
И кажется: если бы голос молчал,
Мне было бы трудно дышать,
И конь бы, храпя, на дороге упал,
И я бы не мог доскакать!
Лениво и тяжко плывут облака,
И лес истомленный вокруг.
Дорога моя тяжела, далека,
Но песня - мой спутник и друг.
27 февраля 1900
——————————
***
Нет ни слезы, ни дерзновенья.
Всё тот же путь - прямей стрелы.
Где ваши гордые стремленья,
Когда-то мощные орлы?
Ужель и сила покидает,
И мудрость гасит светоч свой?
Ужель без песни умирает
Душа, сраженная тоской?
25 декабря 1900
——————————
ИЗ ГАЗЕТ
Встала в сияньи. Крестила детей.
И дети увидели радостный сон.
Положила, до полу клонясь головой,
Последний земной поклон.
Коля проснулся. Радостно вздохнул,
Голубому сну еще рад наяву.
Прокатился и замер стеклянный гул:
Звенящая дверь хлопнула внизу.
Прошли часы. Приходил человек
С оловянной бляхой на теплой шапке.
Стучал и дожидался у двери человек.
Никто не открыл. Играли в прятки.
Были веселые морозные Святки.
Прятали мамин красный платок.
В платке уходила она по утрам.
Сегодня оставила дома платок:
Дети прятали его по углам.
Подкрались сумерки. Детские тени
Запрыгали на стене при свете фонарей.
Кто-то шел по лестнице, считая ступени.
Сосчитал. И заплакал. И постучал у дверей.
Дети прислушались. Отворили двери.
Толстая соседка принесла им щей.
Сказала: “Кушайте”. Встала на колени
И, кланяясь, как мама, крестила детей.
Мамочке не больно, розовые детки.
Мамочка сама на рельсы легла.
Доброму человеку, толстой соседке,
Спасибо, спасибо. Мама не могла…
Мамочке хорошо. Мама умерла.
27 декабря 1903
——————————
***
Я восходил на все вершины,
Смотрел в иные небеса,
Мой факел был и глаз совиный,
И утра божия роса.
За мной! За мной! Ты молишь взглядом,
Ты веришь брошенным словам,
Как будто дважды чашу с ядом
Я поднесу к своим губам!
О, нет! Я сжег свои приметы,
Испепелил свои следы!
Всё, что забыто, недопето,
Не возвратится до Звезды -
До Той Звезды, которой близость
Познав, - сторицей отплачу
За всё величие и низость,
Которых тяжкий груз влачу!
15 марта 1904
——————————
МИТИНГ
Он говорил умно и резко,
И тусклые зрачки
Метали прямо и без блеска
Слепые огоньки.
А снизу устремлялись взоры
От многих тысяч глаз,
И он не чувствовал, что скоро
Пробьет последний час.
Его движенья были верны,
И голос был суров,
И борода качалась мерно
В такт запыленных слов.
И серый, как ночные своды,
Он знал всему предел.
Цепями тягостной свободы
Уверенно гремел.
Но те, внизу, не понимали
Ни чисел, ни имен,
И знаком долга и печали
Никто не заклеймен.
И тихий ропот поднял руку,
И дрогнули огни.
Пронесся шум, подобный звуку
Упавшей головни.
Как будто свет из мрака брызнул,
Как будто был намек…
Толпа проснулась. Дико взвизгнул
Пронзительный свисток.
И в звоны стекол перебитых
Ворвался стон глухой,
И человек упал на плиты
С разбитой головой.
Не знаю, кто ударом камня
Убил его в толпе,
И струйка крови, помню ясно,
Осталась на столбе.
Еще свистки ломали воздух,
И крик еще стоял,
А он уж лег на вечный отдых
У входа в шумный зал…
Но огонек блеснул у входа…
Другие огоньки…
И звонко брякнули у свода
Взведенные курки.
И промелькнуло в беглом свете,
Как человек лежал,
И как солдат ружье над мертвым
Наперевес держал.
Черты лица бледней казались
От черной бороды,
Солдаты, молча, собирались
И строились в ряды.
И в тишине, внезапно вставшей,
Был светел круг лица,
Был тихий ангел пролетавший,
И радость - без конца.
И были строги и спокойны
Открытые зрачки,
Над ними вытянулись стройно
Блестящие штыки.
Как будто, спрятанный у входа
За черной пастью дул,
Ночным дыханием свободы
Уверенно вздохнул.
10 октября 1905
——————————
***
Я пригвожден к трактирной стойке.
Я пьян давно. Мне всё - равно.
Вон счастие мое - на тройке
В сребристый дым унесено…
Летит на тройке, потонуло
В снегу времен, в дали веков…
И только душу захлестнуло
Сребристой мглой из-под подков…
В глухую темень искры мечет,
От искр всю ночь, всю ночь светло…
Бубенчик под дугой лепечет
О том, что счастие прошло…
И только сбруя золотая
Всю ночь видна… Всю ночь слышна…
А ты, душа… душа глухая…
Пьяным пьяна… пьяным пьяна…
26 октября 1908
——————————
***
Почиет в мире Теодорих,
И Дант не встанет с ложа сна.
Где прежде бушевало море,
Там - виноград и тишина.
В ласкающем и тихом взоре
Равеннских девушек - весна.
Здесь голос страсти невозможен,
Ответа нет моей мольбе!
О, как я пред тобой ничтожен!
Завидую твоей судьбе,
О, Галла! - страстию к тебе
Всегда взволнован и встревожен!
Июнь 1909 (27 февраля 1914)
——————————
***
Всё это было, было, было,
Свершился дней круговорот.
Какая ложь, какая сила
Тебя, прошедшее, вернет?
В час утра, чистый и хрустальный,
У стен Московского Кремля,
Восторг души первоначальный
Вернет ли мне моя земля?
Иль в ночь на Пасху, над Невою,
Под ветром, в стужу, в ледоход -
Старуха нищая клюкою
Мой труп спокойный шевельнет?
Иль на возлюбленной поляне
Под шелест осени седой
Мне тело в дождевом тумане
Расклюет коршун молодой?
Иль просто в час тоски беззвездной,
В каких-то четырех стенах,
С необходимостью железной
Усну на белых простынях?
И в новой жизни, непохожей,
Забуду прежнюю мечту,
И буду так же помнить дожей,
Как нынче помню Калиту?
Но верю - не пройдет бесследно
Всё, что так страстно я любил,
Весь трепет этой жизни бедной,
Весь этот непонятный пыл!
Август 1909
——————————
ЧЕРЕЗ ДВЕНАДЦАТЬ ЛЕТ
1.
Всё та же озерная гладь,
Всё так же каплет соль с градирен.
Теперь, когда ты стар и мирен,
О чем волнуешься опять?
Иль первой страсти юный гений
Еще с душой не разлучен,
И ты навеки обручен
Той давней, незабвенной тени?
Ты позови - она придет:
Мелькнет, как прежде, профиль важный,
И голос, вкрадчиво-протяжный,
Слова бывалые шепнет.
Июнь 1909 (Май 1911)
2.
В темном парке под ольхой
В час полуночи глухой
Белый лебедь от весла
Спрятал голову в крыла.
Весь я - память, весь я - слух,
Ты со мной, печальный дух,
Знаю, вижу - вот твой след,
Смытый бурей стольких лет.
В тенях траурной ольхи
Сладко дышат мне духи,
В листьях матовых шурша,
Шелестит еще душа,
Но за бурей страстных лет
Всё - как призрак, всё - как бред,
Всё, что было, всё прошло,
В прудовой туман ушло.
Июнь 1909 (Май, 1911)
3.
Когда мучительно восстали
Передо мной дела и дни,
И сном глубоким от печали
Забылся я в лесной тени, -
Не знал я, что в лесу девичьем
Проходит память прежних дней,
И, пробудясь в игре теней,
Услышал ясно в пеньи птичьем:
“Внимай страстям, и верь, и верь,
Зови их всеми голосами,
Стучись полночными часами
В блаженства замкнутую дверь!”
Июнь 1909 (27 февраля 1914)
4.
Синеокая, бог тебя создал такой.
Гений первой любви надо мной,
Встал он тихий, дождями омытый,
Запевает осой ядовитой,
Разметает он прошлого след,
Ему легкого имени нет,
Вижу снова я тонкие руки,
Снова слышу гортанные звуки,
И в глубокую глаз синеву
Погружаюсь опять наяву.
1897-1909. Bad Nauheim (19 марта 1914)
5.
Бывают тихие минуты:
Узор морозный на стекле;
Мечта невольно льнет к чему-то,
Скучая в комнатном тепле…
И вдруг - туман сырого сада,
Железный мост через ручей,
Вся в розах серая ограда,
И синий, синий плен очей…
О чем-то шепчущие струи,
Кружащаяся голова…
Твои, хохлушка, поцелуи,
Твои гортанные слова…
Июнь 1909 (3 января 1912)
6.
В тихий вечер мы встречались
(Сердце помнит эти сны).
Дерева едва венчались
Первой зеленью весны.
Ясным заревом алея,
Уводила вдоль пруда
Эта узкая аллея
В сны и тени навсегда.
Эта юность, эта нежность -
Что для нас она была?
Всех стихов моих мятежность
Не она ли создала?
Сердце занято мечтами,
Сердце помнит долгий срок,
Поздний вечер над прудами,
Раздушенный ваш платок.
25 марта 1910 Елагин остров
7.
Уже померкла ясность взора,
И скрипка под смычок легла,
И злая воля дирижера
По арфам ветер пронесла…
Твой очерк страстный, очерк дымный
Сквозь сумрак ложи плыл ко мне.
И тенор пел на сцене гимны
Безумным скрипкам и весне…
Когда внезапно вздох недальный,
Домчавшись, кровь оледенил,
И кто-то бедный и печальный
Мне к сердцу руку прислонил…
Когда в гаданьи, еле зримый,
Встал предо мной, как редкий дым,
Тот призрак, тот непобедимый…
И арфы спели: улетим.
Март 1910
8.
Всё, что память сберечь мне старается,
Пропадает в безумных годах,
Но горящим зигзагом взвивается
Эта повесть в ночных небесах.
Жизнь давно сожжена и рассказана,
Только первая снится любовь,
Как бесценный ларец перевязана
Накрест лентою алой, как кровь.
И когда в тишине моей горницы
Под лампадой томлюсь от обид,
Синий призрак умершей любовницы
Над кадилом мечтаний сквозит.
23 марта 1910
——————————
НА СМЕРТЬ КОММИССАРЖЕВСКОЙ
Пришла порою полуночной
На крайний полюс, в мертвый край.
Не верили. Не ждали. Точно
Не таял снег, не веял май.
Не верили. А голос юный
Нам пел и плакал о весне,
Как будто ветер тронул струны
Там, в незнакомой вышине,
Как будто отступили зимы,
И буря твердь разорвала,
И струнно плачут серафимы,
Над миром расплескав крыла…
Но было тихо в нашем склепе,
И полюс - в хладном серебре.
Ушла. От всех великолепий -
Вот только: крылья на заре.
Что в ней рыдало? Что боролось?
Чего она ждала от нас?
Не знаем. Умер вешний голос,
Погасли звезды синих глаз.
Да, слепы люди, низки тучи…
И где нам ведать торжества?
Залег здесь камень бел-горючий,
Растет у ног плакун-трава…
Так спи, измученная славой,
Любовью, жизнью, клеветой…
Теперь ты с нею - с величавой,
С несбыточной твоей мечтой.
А мы - что мы на этой тризне?
Что можем знать, чему помочь?
Пускай хоть смерть понятней жизни,
Хоть погребальный факел - в ночь..
Пускай хоть в небе - Вера с нами.
Смотри сквозь тучи: там она -
Развернутое ветром знамя,
Обетованная весна.
Февраль 1910
——————————
***
Когда-то гордый и надменный,
Теперь с цыганкой я в раю,
И вот - прошу ее смиренно:
«Спляши, цыганка, жизнь мою».
И долго длится пляс ужасный,
И жизнь проходит предо мной
Безумной, сонной и прекрасной
И отвратительной мечтой…
То кружится, закинув руки,
То поползет змеей, - и вдруг
Вся замерла в истоме скуки,
И бубен падает из рук…
О, как я был богат когда-то,
Да всё - не стоит пятака:
Вражда, любовь, молва и злато,
А пуще - смертная тоска.
11 июля 1910 (4 декабря 1913)
——————————
СЕДОЕ УТРО
Утро туманное, утро седое…
Тургенев
Утреет. С богом! По домам!
Позвякивают колокольцы.
Ты хладно жмешь к моим губам
Свои серебряные кольцы,
И я - который раз подряд -
Целую кольцы, а не руки…
В плече, откинутом назад,-
Задор свободы и разлуки,
Но еле видная за мглой,
За дождевою, за докучной…
И взгляд, как уголь под золой,
И голос утренний и скучный…
Нет, жизнь и счастье до утра
Я находил не в этом взгляде!
Не этот голос пел вчера
С гитарой вместе на эстраде!..
Как мальчик, шаркнула; поклон
Отвешивает… “До свиданья…”
И звякнул о браслет жетон
(Какое-то воспоминанье)…
Я молча на нее гляжу,
Сжимаю пальцы ей до боли…
Ведь нам уж не встречаться боле.
Что ж на прощанье ей скажу?..
“Прощай, возьми еще колечко.
Оденешь рученьку свою
И смуглое свое сердечко
В серебряную чешую…
Лети, как пролетала, тая,
Ночь огневая, ночь былая…
Ты, время, память притуши,
А путь снежком запороши”.
29 ноября 1913
——————————
***
О, нет! не расколдуешь сердца ты
Ни лестию, ни красотой, ни словом.
Я буду для тебя чужим и новым,
Всё призрак, всё мертвец, в лучах мечты.
И ты уйдешь. И некий саван белый
Прижмешь к губам ты, пребывая в снах.
Всё будет сном: что ты хоронишь тело,
Что ты стоишь три ночи в головах.
Упоена красивыми мечтами,
Ты укоризны будешь слать судьбе.
Украсишь ты нежнейшими цветами
Могильный холм, приснившийся тебе.
И тень моя пройдет перед тобою
В девятый день, и в день сороковой -
Неузнанной, красивой, неживою.
Такой ведь ты искала? - Да, такой.
Когда же грусть твою погасит время,
Захочешь жить, сначала робко, ты
Другими снами, сказками не теми…
И ты простой возжаждешь красоты.
И он придет, знакомый, долгожданный,
Тебя будить от неземного сна.
И в мир другой, на миг благоуханный,
Тебя умчит последняя весна.
А я умру, забытый и ненужный,
В тот день, когда придет твой новый друг,
В тот самый миг, когда твой смех жемчужный
Ему расскажет, что прошел недуг.
Забудешь ты мою могилу, имя…
И вдруг - очнешься: пусто; нет огня,
И в этот час, под ласками чужими,
Припомнишь ты и призовешь - меня!
Как исступленно ты протянешь руки
В глухую ночь, о, бедная моя!
Увы! Не долетают жизни звуки
К утешенным весной небытия.
Ты проклянешь, в мученьях невозможных,
Всю жизнь за то, что некого любить!
Но есть ответ в моих стихах тревожных:
Их тайный жар тебе поможет жить.
15 декабря 1913
——————————
***
Земное сердце стынет вновь,
Но стужу я встречаю грудью.
Храню я к людям на безлюдьи
Неразделённую любовь.
Но за любовью - зреет гнев,
Растёт презренье и желанье
Читать в глазах мужей и дев
Печать забвенья, иль избранья.
Пускай зовут: Забудь, поэт!
Вернись в красивые уюты!
Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!
Уюта - нет. Покоя - нет.
Осень 1911 (6 февраля 1914)
——————————
***
Как день, светла, но непонятна,
Вся - явь, но - как обрывок сна,
Она приходит с речью внятной,
И вслед за ней - всегда весна.
Вот здесь садится и болтает.
Ей нравится дразнить меня
И намекать, что всякий знает
Про тайный вихрь её огня.
Но я, не вслушиваясь строго
В её порывистую речь,
Слежу, как ширится тревога
В сияньи глаз и в дрожи плеч.
Когда ж дойдут до сердца речи,
И опьянят ее духи,
И я влюблюсь в глаза и в плечи,
Как в вешний ветер, как в стихи, -
Сверкнёт холодное запястье,
И, речь прервав, она сама
Уже твердит, что сила страсти -
Ничто пред холодом ума!..
20 февраля 1914
——————————
***
З. Н. Гиппиус
Рожденные в год глухие
Пути не помнят своего.
Мы - дети страшных лет России -
Забыть не в силах ничего.
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы -
Кровавый отсвет в лицах есть.
Есть немота - то гул набата
Заставил заградить уста.
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота.
И пусть над нашим смертным ложем
Взовьется с криком воронье, -
Те, кто достойней, боже, боже,
Да узрят царствие твое!
8 сентября 1914
——————————
***
Я не предал белое знамя,
Оглушённый криком врагов,
Ты прошла ночными путями,
Мы с тобой - одни у валов.
Да, ночные пути, роковые,
Развели нас и вновь свели,
И опять мы к тебе, Россия,
Добрели из чужой земли.
Крест и насыпь могилы братской,
Вот где ты теперь, тишина!
Лишь щемящей песни солдатской
Издали несётся волна.
А вблизи - всё пусто и немо,
В смертном сне - враги и друзья.
И горит звезда Вифлеема
Так светло, как любовь моя.
3 декабря 1914
——————————
***
Похоронят, зароют глубоко,
Бедный холмик травой порастет,
И услышим: далёко, высоко
На земле где-то дождик идет.
Ни о чем уж мы больше не спросим,
Пробудясь от ленивого сна.
Знаем: если не громко - там осень,
Если бурно - там, значит, весна.
Хорошо, что в дремотные звуки
Не вступают восторг и тоска,
Что от муки любви и разлуки
Упасла гробовая доска.
Торопиться не надо, уютно;
Здесь, пожалуй, надумаем мы,
Что под жизнью беспутной и путной
Разумели людские умы.
18 октября 1915
——————————
КОРШУН
Чертя за кругом плавный круг,
Над сонным лугом коршун кружит
И смотрит на пустынный луг. -
В избушке мать над сыном тужит:
«На хлеба, на, на грудь, соси,
Расти, покорствуй, крест неси».
Идут века, шумит война,
Встаёт мятеж, горят деревни,
А ты всё та ж, моя страна,
В красе заплаканной и древней. -
Доколе матери тужить?
Доколе коршуну кружить?
22 марта 1916
——————————
З. ГИППИУС
(При получении «Последних стихов…»)
Женщина, безумная гордячка!
Мне понятен каждый ваш намек,
Белая весенняя горячка
Всеми гневами звенящих строк!
Все слова - как ненависти жала,
Все слова - как колющая сталь!
Ядом напоенного кинжала
Лезвее целую, глядя в даль…
Но в дали я вижу - море, море,
Исполинский очерк новых стран,
Голос ваш не слышу в грозном хоре,
Где гудит и воет ураган!
Страшно, сладко, неизбежно, надо
Мне - бросаться в многопенный вал,
Вам - зеленоглазою наядой
Петь, плескаться у ирландских скал.
Высоко - над нами - над волнами, -
Как заря над черными скалами -
Веет знамя - Интернацьонал!
6 июня 1918
——————————
ПУШКИНСКОМУ ДОМУ
Имя Пушкинского Дома
В Академии Наук!
Звук понятный и знакомый,
Не пустой для сердца звук!
Это - звоны ледохода
На торжественной реке,
Перекличка парохода
С пароходом вдалеке.
Это - древний сфинкс, глядящий
Вслед медлительной волне,
Всадник бронзовый, летящий
На недвижном скакуне.
Наши страстные печали
Над таинственной Невой,
Как мы черный день встречали
Белой ночью огневой.
Что за пламенные дали
Открывала нам река!
Но не эти дни мы звали,
А грядущие века.
Пропуская дней гнетущих
Кратковременный обман,
Прозревали дней грядущих
Сине-розовый туман.
Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!
Не твоих ли звуков сладость
Вдохновляла в те года?
Не твоя ли, Пушкин, радость
Окрыляла нас тогда?
Вот зачем такой знакомый
И родной для сердца звук -
Имя Пушкинского Дома
В Академии Наук.
Вот зачем, в часы заката
Уходя в ночную тьму,
С белой площади Сената
Тихо кланяюсь ему.
февраль 1921
